Тоненький голосок приятно шепнул на ушко, а ладонь плавно, но мгновенно, коснулась плеча. Светловолосая девушка похлопала густыми ресницами и скрылась в толпе.
— Здравствуй, Маришка… — томно произнёс он в след уходящей красавицы.
Дочь старосты, прекрасна, как всегда. Протиснувшись сквозь народ она подошла к матери, что стояла чуть поодаль от отца, который всеми силами пытался успокоить селян, и улыбнулась куда-то в скопище шумного люда. Стефану хотелось верить, что эта лёгкая, искренняя улыбка была для него. Маришка нравилась ему слишком давно. Однако, не ему одному. Многие местные парни влюблены в эту изумительную девушку, что неудивительно, она действительно красива, у некоторых, как казалось Стефану, даже шансы завоевать её девичье сердце были больше, чем у него самого. Так или иначе, все свои чувства к ней он никогда не афишировал, ни ей, ни кому-то ещё.
— Спокойствие! — на крик старосты обратили внимание почти все, неожиданное, почему-то, действие смогло унять массу людей, будто произошло что-то поинтереснее, чем те же споры, детский плачь и шуточки. — Голосование было проведено, желающие написали имена на бумаге. Та девушка, чьё имя упоминалось чаще остальных — отправиться к Госпоже и…
— К черту эту вашу Госпожу! — откуда-то из толпы прозвучал до боли знакомый грубый голос. — Это чудовище, пожирающее наших детей, не дающее ничего взамен! Никакой милости, она лишь жрёт, а вы ей служите, глупцы!
— Замолчи, Михай! — вскрикнула какая-то женщина изо спин двух полных парней. — Ни то разгневаешь Матерь Миранду тем, что посмел оскорбить её детей…
— Да в гробу я видал вашу Матерь Миранду и её детей, Анка.
Гул начался с новой силой. Теперь же толпа поделилась на два фронта: одни защищали Матерь, искренне веря в то, что она хранит деревню и несёт лишь благополучие, другие были убеждены, что чудовище нужно изничтожить, низвергнуть женщину, возомнившую себя божеством. Стефан же занимал самую непопулярную позицию, исключая даже намёк на существование Миранды, Госпожи из замка и остальных лордов, про которых он мало что знал. И казалось ему, что лишь он один такого мнения.
— Голоса подсчитаны! — охрипший противный голос разнёсся по всему залу, и вновь чей-то крик привлёк внимания остальных.
Нарушительница спора еле стояла на высоком табурете, её ноги тряслись, худощавое сгорбленное тело пошатывалось, а бледная костлявая рука мертвой хваткой держала лист бумаги. «Так выглядит смерть» — пронеслось в голове парня.
— Люди…выбрали…Деву! — её глас звучал слишком жутко, она зачем-то растягивала слова, выжидая чего-то прежде, чем продолжить.
Все внимали. Напряжение росло. Сейчас прозвучит имя. «И сколько слёз тогда прольётся…».
— Маришка! — старуха вскрикнула это имя, как в бреду, громко и истерично. Если она играла так на публику, то играла достойно.
По залу разнеслись удивлённые ахи и сочувственные охи, некоторые не знали, как реагировать, а некоторые облегчённо выдыхали. Стефана же словно парализовало. Его взгляд метнулся на хозяйку имени и её родных. Глаза девушки намокли, но она держалась, сжатые ладони в кулак тряслись, а губы поджимались, её же мать и не думала сдерживаться — прильнула к дочери и заревела в захлёб. Лука, отец семейства, побледнел, его лицо не выражало никаких эмоций, пустота в глазах говорила сама за себя, глава деревни только что умер вместе со своей дочерью, единственным ребёнком.
— Вот оно как бывает…чужих детей на смерть отправлял, а теперь и черёд твоей пришёл. — женщина, стоявшая рядом со Стефаном, прошипела эти слова с особой ненавистью, злостью и усмешкой. Видимо, когда-то и она услышала имя, из-за которого всё внутри сжалось и умерло. Парень хотел ей что-то ответить, но не находил слов, слишком сильное потрясение не отпускало.
— Е-если…е-е-есть возражения… — дрожащий, тихий, напуганный голос старосты еле пробился из его горла. — Е-е-если к-к-кто-т-то…хочет… — сейчас из-за неуверенной речи и заикания тяжело было поверить, что этот человек занимал должность главенствующего.
— Возражений не было, нет и не будет!
Поднялась суматоха.
— Никто не пойдёт вместо неё!
Из разных уголков зала доносились смешанные голоса, люди негодовали, хотелось закончить с ритуалом и скорей вернуться по домам. И вот казалось, время действовать, необходимо что-то предпринять.
— Я пойду! — поднятая рука и уверенный глас привлекли всеобщее внимание мгновенно.
Люди умолкли. Тишина. Гробовая тишина заставила уверенность исчезнуть, а вздымающуюся руку затрястись. Сотни глаз уставились на брюнета с небрежной щетиной, во всех них можно было прочитать недоумение, осуждение и обречённее на смерть. Парень сглотнул.
— Идиот! — здоровый, хорошо знакомый бородатый бугай подошёл к нему и схватил за шкирку, как маленького нашкодившего котёнка. — Я самолично тебя убью, если ты серьёзно намерен пойти к этому прожорливому монстру. — он сбавил тон, перешёл почти на шёпот, дабы лишние уши не слышали, как мужчина отчитывает сына. — Если для тебя это всё шутки, то ты больший идиот, чем кажется.