(Не) случайная семья

С решимостью дернула на себя ворота и вошла в помещение. Я сразу увидела машину и уже ни о чем не могла думать. Ядовитый ком поднялся к горлу, он встал поперек и начал душить, словно горячей удавкой. Внутренности болезненно скрутило, а по коже прокатился озноб из-за воспоминаний, которые ворвались в подсознание, как незваные гости.

Перед глазами появился отрезок дороги и пешеходный переход. Ярик знал правила дорожного движения, поэтому ждал. Первая машина остановилась, пропуская нас. Сынок пошел вперед, а я слишком поздно заметила, как другая машина мчится на полной скорости и, обогнав первую, сбила сначала сына, а затем и меня…

Полиция не нашла машину, дело быстро замяли. А теперь… она стоит передо мной и будто насмехается… К сожалению, я не запомнила ее номер, но цвет и марка машины навсегда врезались в память. Отчетливая вмятина и красное пятно на белом «лексусе» не может быть простым стечением обстоятельств.

Я не могла больше находиться здесь и смотреть своим бывшим демонам прямо в глаза. Едва сглотнув горький ком, я отступила назад и бросилась прочь. Ну как же так?! Неужели… тогда, на зебре, нас сбил… Макар?

***

Неосознанно я приехала на кладбище. Купила на входе пару гвоздик и направилась прямиком к могилке Ярика. Плевать на косые взгляды бабулек и предрассудки. Одна мне даже заявила в лицо:

– Деточка, беременным нельзя на кладбище, шла бы ты домой.

Домой… От этого слова у меня мороз пошел по коже. Куда возвращаться? Где теперь мой дом? Слава меня давным-давно предал, а Макар…

Вздохнув, стерла первую упавшую слезинку. С того момента, как увидела то авто, я окаменела, внутри образовалась глухая пустота, а темень уже тянула ко мне свои сухонькие ручонки, желая утащить в мгновенную и долгую депрессию.

Мне нельзя рыдать белугой, нельзя предаваться панике и раскисать. Я не могу сломаться, хотя бы ради малышки, растущей под сердцем. Она нужна мне, как глоток свежего воздуха! Потеряй я ее сейчас – и навсегда останусь одинокой. А так у меня будет хоть кто-то, кто точно не предаст и не бросит.

Могилка сына всегда была ухоженной; если этого не делала я, то приезжала моя мама и следила за всем. Мне стоило огромных усилий не зарыдать, глядя на надгробие. Сын улыбался мне с него и смотрел глазами, в которых уже нет жизни.

– Сыночек… Вместо тебя здесь должна была лежать я… – тихо прошептала, гладя холодный мрамор.

Ноги подкосились, и мне пришлось усесться на рядом установленную лавочку. Слезы собрались в глазах, но я решительно стерла их. Хочу быть сильной и не ныть, что жизнь снова подкладывает мне свинью.

– Действительно ли тогда в машине был Макар? – спросила я, глядя на Ярика.

Что же мне делать? Разум подсказывал, что нужно срочно бежать в полицию и писать новое заявление, но глупое сердце отказывалось принимать правду. Оно болело и кровоточило, как если бы туда воткнули нож. Неужели я полюбила убийцу собственного ребенка и даже не догадывалась об этом?

А Макар? Молчал столько времени, неужели он только теперь сопоставил факты и догадался, что сбил нас год назад? Мне так отчаянно хотелось схватиться хотя бы за призрачную надежду, чтобы оправдать Романова, но… Как во взвинченном состоянии можно мыслить трезво? Все во мне так и вопило: наказать убийцу! Макара!

– Привет.

Я вздрогнула, услышав знакомый голос. Медленно обернулась и увидела сзади воришку-пропажу. Он все еще был в той же одежде, даже след от помидора остался. И до сих пор босой. На этот раз у него в руках оказался целлофановый пакет, а в нем печенье и конфеты, вероятно, собранные с могил. Ох, Боже.

– Можно я присяду?

Я пожала плечами и похлопала ладонью рядом с собой. Компания мне не помешает, пусть даже такая вот, причудливая. Этот мальчишка будто знал, когда следует появляться, а когда – нет.

– Хочешь печенье? – он открыл пакет и протянул мне. – Или конфетку?

Меня снова передернуло. Есть печенье с могил – как-то… жутко. Но, я не хотела огорчать мальчика, взяла одну конфету и благодарно улыбнулась.

Воришка пристально посмотрел на меня, а потом кивнул каким-то своим мыслям, заговорил:

– Я Макс, – он протянул мне ладошку, я ее пожала. – Не Максик, Максюша, Максимушка и все в таком духе, – мальчик изобразил отвращение на лице, будто его сейчас стошнит. – Только Макс и никак иначе!

Я тихонько рассмеялась – очень забавно выглядел ребенок. Хотя с другой стороны, когда слышу, как меня называют Софа или София, хочется сразу метать молнии.

– Соня. Просто Соня.

Макс кивнул.

– У меня есть чай и бутерброды, мы можем пойти в будку Петровича. Он, скорее всего, уже напился и валяется где-то там.

Где-то там – опять же, среди могил. Хотела ли я знать настолько «интимные» подробности о местном стороже кладбища? Мы ведь деньги платим, а тут, получается, творится черте что.

– Ты здесь ночуешь, не так ли?

– Когда как, – Макс равнодушно пожал плечами. – Когда Петрович не пьет, мне здесь делать нечего. Он злой как черт и вечно пытается сдать меня куда-либо. Или учить жизни. К счастью, – его лицо озарила хитрая улыбка, – такое происходит очень редко.