Не случится никогда? (СИ)

— Отя, отя, смотри, как я высоко забрался! Отя, ну, смотри же, пока я не упал! — омежонок махал ручонкой с толстой ветки из глубины кроны раскидистой шелковицы — пухленькие, яркие, бантиком, губы, румяные щечки, тонкие, нежные пальчики и весь перед футболки перемазаны черным соком. Вокруг него шуршали на ветру крупные, темно-зеленые, резные по краям листья. — Потом поздно же будет, когда упаду!!!

— Отя! Тут еще ягодки есть, много! Тебе накидать? — это уже верещит сидящий рядом с братиком, не менее чумазый альфенок.

Все бы ничего, но первому ребенку было всего четыре, второму — едва исполнилось пять, а под веткой, на которой они угнездились, угрожающе ощетинился рядом острых копий кованый чугунный забор.

Хорошо, что Иви сейчас здесь нет — уже верещал бы дурным голосом, требуя немедленно спускаться, и хватался за сердце. Омега, что с него взять, слабонервный. Нужно относиться с пониманием.

— Димочка, Димуля, — обратился альфач к омежонку, задрав голову, насколько позволила шея. — Почему ты решил, что упадешь?

Мальчишка сорвал с покачивающейся прямо перед носом веточки пару крупных, почти черных, пупырчатых ягод, сунул их в ротик, пожевал, сглотнул и с достоинством ответствовал:

— Я не думаю, я просто не могу отрицать столь печальной возможности. Но пока держусь крепко.

Вот и поговорили. Утешил отца, молодец. И где слов-то таких умных понабрался? Вряд ли в садике, скорее, взрослых разговоров наслушался.

— Отя! Тебе кидать ягодки или я сам съем?!

— Ешь, Симочка, — разрешил мужчина с улыбкой. — И с Димой поделись обязательно. Хорошо?

— Хорошо, — послушно откликнулись с дерева мальчишки, и замолчали — с набитыми ртами болтать проблематично. Теперь, пока все ягоды, до которых сумеют дотянуться, не объедят, с дерева обоих не сгонишь. Ну, и ладно, пусть лопают дикие, свежие витамины, лишь бы животы потом не прихватило.

Только Иви опять расстроится — обедать откажутся. Надо было сначала домой отвести и супом накормить. А, не катастрофа. Суп до вечера не испортится.

— Отя!

Шорохи и возня вверху, несколько переспелых тутовых ягод от сотрясения сорвалось и смачно шлепнулось о землю, размазываясь под ногами продолжающего улыбаться Сани во влажную, чернильную, зернистую кашицу.

— Ты точно не хочешь, отя? Точно-точно? — вновь дети. Заботятся, приятно.

— Абсолютно точно, — поспешил уверить приемных сыновей мужчина. — Доедайте уже, пожалуйста, и спускайтесь, нас папа ждет.

Минут на пятнадцать и под деревом, и на дереве воцарилось молчание — усталый после работы Саня, прислонившись к стволу спиной, кемарил с открытыми глазами, мальчишки питались, шептались о чем-то между собой. Потом, выведя отца из сонного оцепенения, звонкий голосок Димы крикнул: «отя, мы спускаемся, лови»!

Разумеется, мальчики не стали прыгать, умишка хватило, и слезли гуськом, аккуратно и степенно. Сима помогал младшему братишке, подсказывал, куда поставить ногу и за что ухватиться, поддерживал за футболку. Когда дети достигли последней на стволе развилки, где-то на уровне роста взрослого, крупного альфы, Саня снял их по очереди.

— Домой? — спросил, любуясь родными, довольными, грязными рожицами.

— Домой, — подтвердили мальчики, а Дима на всякий случай уточнил, — к папе.

Омежонок поразмыслил еще чуток и добавил, уверенно:

— Отя, позвони ему сейчас и скажи, что я суп не буду. Пусть не греет. Отя! Ну, звони же, скорее, газа жалко и электричества!

Хозяин растет, факт. Но пристрожить надо.

— А того, что папа проторчал у плиты минимум полтора часа, чтобы этот суп для нас сварить, ты не учитываешь?

Дима сморщил носик и изобразил любимому оте недовольного ёжика, зафыркал. Сима с готовностью поддержал, и у Сани стало сразу два прелестных, обожаемых до колик ежика, один слева, второй — справа.

— Отя, а с чем суп, ты знаешь? — младшенький ежик приподнял бровки. — Если с капустой, то «фу».

Старшенький ежик взъерошил ему волосы на макушке и зафыркал громче.

— Сам ты «фу», — заявил. — «Фу» — это когда там вареная картошка плавает.

Хотя братья и были родными по крови, их вкусы в еде сильно расходились. Альфенок предпочитал тортики, фрукты и творог с изюмом, а из супов особо трепетно выделял борщ и щи, правда, без картошки, омежечка же обожал мясо во всех видах, борщ с щами ненавидел страстной ненавистью, из-за капусты, а к сладкому, кроме фруктов и ягод, питал стойкое равнодушие.

И оба дружно воротили мордочки от макарон и лапши. Почему? Утверждали, что похоже на глистов.

Вот и накорми их, переборчивых. Сам Саня, лично, ел, что дают, было бы свежее да горячее. Иви, впрочем, тоже. И детей супруги особо не баловали, руководствуясь простым и эффективнейшим правилом: не нравится — не ешь, с голоду, авось, не помрешь. Или готовь сам.

И ничего, действовало — оставленные раза три-четыре без обеда капризули хомякали все, что дают. Не без выпендрежа, конечно, куда ж без него, родимого, но вполне умеренного. Худышками мальчишек назвать бы не смог никто.