Не случится никогда? (СИ)

Слезы уже не копились под веками, катились по щекам ручейками, горькие, отчаянные и насыщенные болью. Омега их не то что не вытирал — не заметил, поглощенный рвущимся изнутри страданием и раскаянием.

— Ты можешь меня пометить и сейчас, — сквозь всхлип прошептал он, впрочем, не надеясь на чудо. — А я — тебя…

====== Часть 11 ======

Массирующие Ванины плечи ладони на мгновение остановились, будто раздумывая, потом возобновили растирающие движения, переместились со спины омеги и взялись, у горла, за отвороты его пока целомудренно запахнутого халата.

Мужчина продолжал смотреть, серьезно и без признаков улыбки. Молчал. А потом спросил, упавшим почти до хрипа голосом:

— Ты уверен, что этого действительно хочешь, Иви? Абсолютно?

Онемевший от нахлынувшего переизбытка чувств Ваня торопливо закивал, и икнул от собственной наглости. Хотел ли он?! О, да. Жаждал. Всеми фибрами омежьей души, всем рвущимся на части сердцем.

Не метки — прощения и любви. Взаимной, огромной, поглощающей целиком и полностью любви, чтобы с головой и в омут. Прильнуть крепко-крепко, вдыхать густой кофейный аромат полной грудью, пропитаться им насквозь, засыпать с ним и просыпаться, изо дня в день, из ночи в ночь. И чтобы ладони кофейного альфы по имени Саня продолжали греть, через одежду или без.

Вот ты какое, оказывается, простое и незамысловатое — счастье. Приятно познакомиться, однако…

Ненужный более халат соскользнул к ногам, пока двое захлебывались поцелуем. Невыносимо сладким, перехватившим дыхание. Вкус Сани не изменился за три года, совсем, но Ване показался иным, более насыщенным и притягательным. Потрясающим.

Не разрывая взаимно пьющих чувство губ, Саня сгреб омегу именно так, как тому взмечталось — волос не пролезет, максимально приподнял к себе, под обнаженные ягодицы, вломился языком в приоткрывшийся с готовностью, пересохший от волнения рот и захозяйничал, но, увы, ненадолго — внезапно мужчина словно опомнился и оттолкнул уже потекшего киселем и обвившего вокруг торса руками парня прочь.

— Шлюха ты, — будто выплюнул, и брезгливо вытер губы тыльной стороной кисти. — Пошел вон из моей квартиры. Убирайся.

И Ваня не стал ни спорить, ни истерить. А смысл? Он молча, стараясь лишний раз не взглядывать на поманившего счастьем и грубо обломавшего, очевидно, из мести за прошлое, Саню, принял в охапку и натянул свою несвежую, в непонятных пятнах, воняющую клубным весельем одежду, молча подхватил протянутый альфачом рюкзачок и молча вышел на лестничную клетку.

Расплакался омега уже дома, горько и отчаянно, забравшись с ногами на диван и уткнувшись лицом в задранные коленки. Там, где сердце, сосала черная пустота. Привычная безнадежность и привычная бесцельность существования нахлынули, топя разум.

Зачем все, когда впереди лишь одиночество?! И зачем топтать того, кто и так растоптан? Изничтожить окончательно? Жестоко возвращать калеке причиненную им, давным-давно, по недомыслию, боль — ибо Ваня успел сполна заплатить за совершенное. И осознать потерю — тоже. Отдал бы собственную кровь по капле за возможность вернуться назад и исправить ошибку.

Невозможно. Машины времени не существует. Рыдай или не рыдай, хоть, нахрен, утопись. Зло случилось и минуло, а Ваня пожинает его плоды. И будет пожинать еще долго, до самой смерти от старости: бесплодная, никому не нужная шилява, не умеющая любить.

Нет, не умевшая и вдруг влюбившаяся. Поздно, Ванечка. Профукал три года назад. Нечего теперь локти кусать.

«Шлюха ты, пошел вон из моего дома»…

Да, шлюха, пора признать о себе правду. Сколько альф тебя валяло, Ваня? Считать устанешь. Если, вообще, всех вспомнишь. Клеймо ставить негде.

Бутылка вискаря нашлась там, где и должна была найтись — в баре за стеклянной дверцей, стакан омега сгреб с сушилки для посуды и тут же щедро, почти до краев, наполнил и выпил залпом, не сходя с места. Обжигающая слизистую жидкость пронеслась по пищеводу, ухнула в пустой желудок и взорвалась бомбой.

Ваня так не рыгал со времен залета — наизнанку. Его, корчащегося на полу, рвало и рвало, сначала виски, потом пеной и горькой, желтовато-зеленоватой желчью, по щекам бежали слезы, которые не было сил вытирать, из солнечного сплетения поднималась волна злости на собственное, предавшее тело.

Вискарь ему, видите ли, не нравится. А биться головой о стены и выть в истерике, получается, в кайф? Нет. Ваня решил упиться и упьется. Из упрямства.

Потому, отблевав, парень налил себе еще стакан. На этот раз он не стал выпивать спиртное залпом, зацедил маленькими глоточками, кривясь от резкого алкогольного вкуса, но, с огромным трудом, одолел лишь четверть и опять оказался на полу в корчах.

Победить вчера нахлеставшийся вдоволь разной отравы организм невозможно?

Сдвинувшийся временно разумом омега не сдался и совершил третью попытку. И снова с тем же печальным результатом. Ну, не принимал его организм обещающего забвение яда!!!