Ночевать в чистом поле мне вообще не улыбалось. А что до волков… Действительно их тоскливая песня раздавалась вдалеке. Нет, я волков не боялся, но и оставаться под звездным небом не хотелось.
— Ребят, а давайте я с вами.
— А пойдем. Вместе завсегда веселее, — улыбнулся широко Хома. — А может у тебя и табачок в кармане найдется?
Я пожал плечами и щелкнул пальцами. После этого извлек из кармана широченных штанов кисет с табаком, похожий на тот, какой видел у философа. Тут же три руки протянулись за угощением. Правда, по самой молодой шлепнула рука Хомы:
— Не дорос ишо, Тиберий.
— Но…
— Не понукай покуда не запряг! Вот как усы покажутся, так и будешь за табачком тянуться.
Тиберий обиженно хмыкнул и отвернулся.
— Ох и добрый же у тебя табачок, дядька Панас, — выдохнул богослов. — Вот кабы у меня был такой табак, то был бы я самым важным паном среди студенческой братии. У меня кажный бы закурить просил, а я бы брал по медяку за понюшку…
— Да ты и так столько же спрашиваешь, даже за самый дурной табак, — хмыкнул философ. — А табачок и правду добрый… Потопали же, миряне, а то и в самом деле, догонят серые черти и придется хвосты им крутить.
Веселой четверкой мы пошли по темной равнине. Я видел, куда и как ступать, а вот ребята то и дело спотыкались, чертыхались, поминали чертей и их родителей в десятом поколении. Меня это веселило. Хотя ребята и не видели ни зги, но вот нос вел их как умелую гончую по следу жареного.
Вскоре мы вышли на хутор. Большая изба стояла в окружении сараюшек, как волчица с щенками.
— Отворяй ворота! — закричали три глотки, а пудовые кулаки едва не поломали ворота, дружно ударив в них.
Из дома вышла старуха и сначала попыталась всех прогнать, но потом сжалилась и разместила всех по углам. Ритора с философом в хате, богослова в каморе, а мне достался пустой овечий хлев.
Видимо, совсем я бабке не приглянулся, если в соседях у меня оказалась любопытная свинья. Ароматы были такие, что хоть мертвых выноси, чтобы не задохнулись.
Как только я лег, подложив руку под голову, так тут же скрипнула дверь и в свете с улицы показалась старуха.
Неужели это её я сделать счастливой? И как её делать? Что в этом времени старухи-то любят?
Ей осталось дышать полтора понедельника. Если сделать её счастливой, то только видом крепкого дубового гроба, в котором черви до неё не сразу доберутся. Или пенсию повысить? А какая тут у них пенсия?
— Бабуль, тебе чего надо-то? У меня одна бабулька недавно спрашивала, чтобы я её со старинной любовью свел. Тебя тоже со старинной любовью свести? Ты об этом спрашивала у Астролябиуса?
Старуха же вперила в меня сверкающие глаза и начала двигаться по направлению ко мне явно не с желанием просто погладить по голове.
— Бабка, ты сдурела? Не, была бы ты лет на двести моложе, то я бы согрешил с тобой, но сейчас… Ты же развалишься на хую! Да куда ты тычешь своими граблями? Глаз же проткнешь, дура!
Я вдруг понял, что не могу двигаться. Вот честное слово — самый могущественный джинн оказался слабее ребенка.
А старуха тем временем приблизилась ко мне, поставила меня раком и вскочила сверху, оседлав, как молодого жеребца. После этого шарахнула по правому боку метлой. Ноги сами пустились бежать прочь от этого проклятого дома.
— Бабка! Я тут тебе не там! Хочешь покататься — могу метлу заколдовать и будешь летать на ней по небу быстрее молнии! Увидишь волшебника с молнией на лбу — сторонись его. Вообще шуток не понимает!
Бабка не отвечала, только крепче стискивала коленями мои бока.
Меня это начало злить. Меня снова использовали как раба! И ведь если раньше женщины садились сверху, то это было вовсе не так! А тут… Какая-то ведьма решила использовать в качестве транспортного средства. И про Астролябиуса молчит. Явно не она заказчица. А уж если она не просила у мага счастья, то какого хуя я её катаю?
Чем больше я злился, тем становился сильнее и выходил из-под контроля ведьмы, да чтобы у неё метла никогда не ломалась…
Я вдохнул и почувствовал, что могу владеть своим телом!
— Старуха! Я тебе человеческим языком говорю — останови свой бег и давай пообщаемся! Не хочешь? А если я на тебе кататься начну?
Рукой нащупал старухин лапоть и дернул за него что было силы!
Вмиг мы со старухой поменялись местами. Теперь уже я был сверху и несся кавалерийской рысью по вольной степи.
— Эге-ге-гей! Еб вашу ма-а-а-ать! — крикнул я от нахлынувших чувств.
Старуха бежала мелким дробным шагом, но так быстро, что ветер свистел в ушах и старался сдернуть меня со старческой спины. Ага, хренушки, не для того я на неё залезал, чтобы быть сдернутым ветром.
Да я верхом на самолете катался, что мне какая-то ведьмина рысь.
— Как тебе такие покатушки, бешеная старушка? — крикнул я своей «кобылке».
— Отпусти! Отпусти! — кряхтела она изо всех сил.
— Ага, сейчас! Рассказывай про мага Астролябиуса!
— Не знаю я ни про какого мага! — крикнула старуха.
Или не старуха? Мне показалось, что голос её стал моложе.
Может быть это ветер так шутит, искажая голос?