Не смей меня касаться. Книга 3

Николай Алексеевич отпросился сегодня домой пораньше, хотел встретиться с одним знакомым, тот обещал привезти ему испорченный самовар, который нашел у своей тетки на даче. Лазарев любил старые вещи, тогда ведь на совесть делали, не то, что сейчас, куда ни плюнь, везде пластмасса. Но когда Николай Алексеевич уже ехал в условленное место, друг позвонил и сказал, что планы поменялись и он сегодня не может выбраться на встречу. Мужчина, конечно, расстроился, они ведь еще хотели посидеть, пивка попить, потрещать о жизни. Немного, а то Эля будет ругаться, она не любила, когда муж перебирал с алкоголем, потом целый день дулась него, зудела и не подпускала к себе. Глава семейства Лазаревых не стал возвращаться на завод, решил сделать своим девочкам сюрприз, он заехал на небольшой рынок рядом с домом, купил там продуктов и живую рыбу, чтобы приготовить запеченного карпа по их любимому семейному рецепту. Это пальчики оближешь, как вкусно. Когда он выходил из машины, позвонила Танюшка. После разговора со старшей дочерью на душе у мужчины было тепло и радостно. Танюша – его красавица и умница, его бесконечная гордость, так похожая на двух самых любимых женщин – покойную маму Марию Федоровну и любимую жену Элю. Таня, такая сдержанная, вдумчивая, умная, безумно красивая, такая во всем безукоризненная. Отцовское самодовольство просто распирало Лазарева, когда он смотрел на старшую дочь… А вот Юля, с ней другое дело, с ней он почему-то не ощущал близости, не любил ее так, как Танечку. Понимал свою вину, совесть поедом ела, как можно выделять одного ребенка и быть равнодушным к другому. Когда-то в своей истерике Юля попала в точку, он всегда любил одну только Таню, а младшую дочь по большей части терпел. Лазарева раздражал ее слишком живой характер, склонность к театральству, поверхностность, неумение доводить дело до конца. На смену раздражению приходил стыд, это ведь его кровинка, и, словно компенсируя свою нелюбовь, он баловал Юлю даже сильнее, чем умницу Таню. У Голубоглазки были довольно примитивные интересы, совсем чуждые старшему Лазареву: танцы, наряды, сплетни о власть имущих и так называемых звездах, в этом она была ходячей энциклопедией. А желания Юли урвать для себя побольше, не прилагая никаких усилий, и вовсе бесило главу семейства. Он пытался бороться, разговаривал с ней, стараясь привить правильные взгляды и ценности, но младшая дочь не хотела слушать, лишь шутила, что он отстал от жизни и слишком старомодный. Николай Алексеевич пытался выбить из нее дурь трудом, запретами, не пускал ее на гульки по вечерам. В ответ Юлька либо злилась, либо плакала, а чаще всего вешалась ему на шею с извинениями: «Папочка, родненький, любимый, прости меня, пожалуйста». И он таял, точнее ему снова становилось стыдно, а потом еще Эльвира Тимофеевна с Таней нападали с упреками, что он слишком суров к бедной девочке. Николай Алексеевич снова чувствовал свою вину за нелюбовь… и опять отступал, не пытаясь больше ломать не нравившиеся ему черты характера младшей дочери, надеялся, что она вырастет, поумнеет… В детстве ведь многие дети оторви да выбрось, а потом становятся вполне приличными и даже выдающимися людьми. Теперь уже поздно ломать. Девочка выросла, выросла совершенно ему чужой.

Николай Алексеевич просунул ключ в дверной замок, он сначала не шел, а потом протиснулся, вытолкнув ключ с другой стороны. «Юлька, наверно, забыла, вечно она в облаках летает», – раздраженно подумал Лазарев. В квартире довольно громко играла музыка. Николай Алексеевич вдруг ощутил непонятную тревогу. Он включил свет, взгляд выхватил две пары мужских кроссовок, стоящие на полу в коридоре. Видимо, к Юле пришли друзья, надо ей сказать, что это неприлично – приводить в дом парней, соседи могут невесть что подумать, они живут в этом доме лет пятнадцать, их семью многие знают. Лариса Петровна из сорок пятой квартиры – дама глазастая, и первая сплетница на районе. Странно, почему Юля закрыла дверь в свою комнату? Какое-то неприятное чувство возникло в груди у Николая Алексеевича и тошнотой подступило к горлу. Он сделал несколько шагов по направлению к комнате младшей дочери. Через музыку явственно послышался громкий женский стон, а потом просьба:

– Еще?

– Сень, добавь ей еще, – захохотал какой-то парень.

Затем из-за двери послышались сладострастные женские завывания. У отца сестер Лазаревых потемнело в глазах… Она же не может сразу с двумя?! Вдруг Юлька, не посмотрев в глазок, по случайности открыла дверь двум парням, и они теперь ее насилуют. Эти панические размышления прервал еще один животно-чувственный девичий стон, который никак не мог возникнуть при насилии. Николай Алексеевич начал стремительно бледнеть, а его рука привычным жестом сердечника потянулась к левой стороне груди. Он сделал несколько шагов вперед и тихонько открыл дверь дочкиной спальни. Глазам предстал какой-то немыслимый порнографический бутерброд из человеческих тел. Где прослойкой, подстилкой была его младшая дочь. Голубоглазка, которую он баловал даже сильнее, чем свою умницу Танюшку.