Не смогу жить без тебя

— Я не один год избегала первой пить из бокала, — сказала Сьюсан. — Потому что не хотела обнаружить, что меня уже выдали замуж и я нахожусь под одной крышей с каким-нибудь Бетанкуром, а затем признана больной и отправлена в сумасшедший дом. Как ты считаешь — это смешно?

Леонидас думал о том, что если она не уйдет — и поскорее, — то он сделает что-то такое, о чем впоследствии пожалеет. Например, забудет, что он сам же отослал ее от себя.

— Понятно, — произнес он. — Ты действительно заслуживаешь благодарственную грамоту.

Сьюсан подошла к нему почти впритык. Он видел, что она по-прежнему дрожит, и тут его осенило, что эта дрожь не от страха или волнения.

А от возмущения.

Она в ярости. На него.

— Я хотела уйти, когда мы вернулись домой из Айдахо, но ты упросил меня остаться на какое-то время, — напомнила она.

— Упросил? — Он засмеялся. Или скорее заставил себя засмеяться. — Вероятно, в твоей памяти не меньше провалов, чем в моей.

— Самое смешное, что я знала: ничего из этой затеи выйти не могло. Мы с тобой обречены быть здесь.

Он промолчал. Лишь стоял перед ней… раздавленный. Ничто больше не имеет значения, раз она ушла от него.

Наверное, жизнь, пусть застывшая и заполненная исключительно делами компании, намного лучше, чем то, что происходит сию минуту.

— Я беременна, Леонидас. — Она произнесла эти слова так, словно они причиняли ей боль. — Ты понимаешь, что это значит?

— Разумеется, — хмыкнул он.

И тут Сьюсан повела себя совершенно необычно и непредсказуемо — она его ударила.

Она сложила ладонь в кулак и ткнула ему в грудь. Не больно и не настолько сильно, чтобы он пошатнулся, но это было так неожиданно… Никто не отваживался на такое.

Леонидас уставился на Сьюсан, на ее кулачок и почувствовал, как внутри рокочет что-то грозное и требовательное.

— Советую прежде подумать, что ты собираешься делать, — тихо произнес он. Очень тихо.

— Я твоя жена, — так же тихо и нарочито спокойно ответила Сьюсан. — И мать твоего ребенка. Что бы ни случилось, и то и другое неизменно.

Она крепче сжала кулак. Неужели опять его ударит?

— А как же развод, о котором ты просила?

Сьюсан снова его ударила, на это раз сильнее.

— Ты трус, — заявила она.

Рокот и рев, грохочущие у него внутри, вырвались наружу. Леонидас схватил ее кулак и отвел от своей груди, словно опасное оружие. И, не колеблясь, притянул ее к себе и сжал ей бедро другой рукой.

— Повтори это снова. — Он приблизил к ней лицо. — Ну же. И увидишь, что произойдет.

Но она не зря была его вдовой не один год, поэтому неудивительно, что она не дрогнула. Голубые глаза продолжали воинственно сверкать.

— Ты трус, — повторила она. — Я долго не понимала, в чем дело. Я была уверена, что ты поведешь себя ровно так, как говорила моя мать. Как все мужчины, как мой отец в том числе: вероломно и равнодушно, потому что мужчины не думают, что от них требуется что-то еще, помимо их банковских счетов. Я сочла, что ты такой же.

— Я такой и даже в большей степени, — заявил он.

— Те мужчины — слабаки. — Если Сьюсан и испугалась — он ведь может ее прибить, либо… поцеловать, — но виду не показала. Голубые глаза продолжали сверкать. — Если бы любой из твоих кузенов летел на том самолете, и самолет рухнул, то он не выжил бы. Потому что ни один из них не обладает твоей силой для борьбы. Каждый шрам на твоем теле говорит сам за себя, рассказывает о настоящем Леонидасе Бетанкуре. И каждая страница твоей жизни — это история преодоления невозможного. Ты не случайно управлял сектой. Эти люди могли убить тебя, но не убили. Могли заставить работать. Вместо этого ты стал их богом. Я сказала тебе, что ты не можешь меня завоевать, но я всего лишь… защищалась. — Последнее слово она прошептала. — Но никто не может завоевать и тебя, Леонидас. В конце концов, дело не во мне.

— Ты сама не знаешь, о чем говоришь.

— Ты так ненавидишь себя и так глубоко окунулся в темноту у себя внутри, что решил, что тебе нечего дать другим, Леонидас.

Слова Сьюсан падали на него градом тяжелых камней. Голубые глаза горели праведным огнем.

Леонидас услышал свой голос, доносившийся откуда-то издалека.

— У меня нет ничего, что я могу отдать. И никогда не было.

— Тебе есть что отдать, но ты трусливо боишься это признать, — заявила она, как очевидную истину. — У тебя есть все, что можно отдать. Ты хороший человек, Леонидас.

У него вырвался отрывистый хриплый смех.

— Это абсолютно не соответствует действительности. Ты не знаешь меня, Сьюсан.

— Нет, знаю, — не согласилась она. — Потому что, когда я вошла в ту комнату в жутком лагере сектантов и увидела незнакомца, он отнесся ко мне по-доброму… просто так, без какой-либо причины. Ты мог поступить иначе, а ты не поступил.

— Я лишил тебя невинности.

— Я сама отдала ее, — горячо возразила она. — Ты меня не помнил, но ты не был груб. А мог бы. Кто бы тебя остановил? — Сьюсан покачала головой. — Леонидас, подумай об этом. Когда ты считал себя божеством, ты не злоупотреблял властью. Ты смирял свой характер.

— Сейчас ничего из сказанного тобой не важно.