Не совсем мой, не совсем твоя

– Все правильно. – Коснулась губами золотой цепочки у него на шее. Цепочки со скромным крестиком из двух прямых перекладин. – Ты все сделал правильно.

– У меня не было выхода. Вернее, мне показалось, что я его нашел. Что это и есть выход. – Ник обернулся, и она воспользовалась этим, чтобы прижаться щекой к его щеке. – Ты все еще хочешь меня?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Ну… девушкам нравятся герои. На худой конец, просто порядочные люди. Я же не могу сказать о себе ни того ни другого.

– Да наплевать…

Уже не скрывая своего нетерпения, Ксения потянула его назад, на себя.

– Подожди.

Он поставил диск. «Carmina Burana» – да, это то, что надо! В его расширенных зрачках – отблески пожарищ, бушующих глубоко внутри. Довольно заниматься самоуничижением, пора проявить себя в качестве захватчика и сексуального террориста. Волнующие изгибы тел, согласованные движения… музыка, от которой вскипает кровь… И вот они уже не люди, а монстры, человекозмеи. Не мужчина и женщина, представители одной из самых непримиримых пар противоположностей, а слуги Великого Агатового демона,[1] объединившие свое специфически мужское и специфически женское в единое целое, с тем чтобы осуществить магический ритуал.

– Боже… я совсем мертвая… – проговорила Ксения заплетающимся языком, тесно прижимаясь к груди Ника и прислушиваясь к частым ударам его сердца. – Ты, гнусный развратник…

– А с тобой невозможно иначе.

– Только не говори, что я лучшая женщина в твоей жизни.

– Так оно и есть. Как сказал старина Генри, никогда у меня не было такого плотного входа, такого гладкого, шелковистого, чистого, свежего входа…* А ты? Ты довольна? – Он рассмеялся, видя, как она энергично кивает. Потянул зубами прядь ее волос. – Есть что-нибудь такое, чего тебе хочется и чего я не сделал для тебя?

– Ты сделал все, что нужно.

– Ну может, какой-то каприз… какая-то маленькая прихоть, до которой я просто не додумался. Ты скажешь мне в следующий раз?

– А он будет, следующий раз?

Ник поцеловал ее в кончик носа.

– Обязательно.

Вспомнив про вчерашний укус, Ксения с любопытством осмотрела его запястье.

– Что сказала Илона?

– Ничего. Она не видела.

– То есть как?

– Ну, вообще-то в этой пресловутой квартире на Сухаревской у меня есть своя комната, где я провожу большую часть времени, свободного от работы и ухаживаний за чужими девушками. Илона не терпит вторжений в свою частную жизнь и призывает меня только тогда, когда нуждается в моих услугах.

– Ничего себе! – удивилась Ксения. – И тебя это устраивает?

– Какая разница? Это игра не по моим правилам. Хотя по большому счету – да. Устраивает. Я сижу там и играю в свои игрушки, в то время как на остальной территории происходят битвы и землетрясения. То почечная колика у мамы, то очередной запой у младшего братца, то развод у лучшей подруги, то внеплановая беременность у племянницы…

– Ты не участвуешь в жизни ее семьи?

– Нет. Однажды я был предъявлен им как аргумент в пользу бесспорной привлекательности Илоны и ее превосходства над прочими, растолстевшими и опустившимися женщинами семейства Бельских, но, кажется, результат получился не совсем такой, на какой она рассчитывала, так что теперь меня держат на расстоянии. – Все это он выложил на одном дыхании и довольно весело, хотя и с ноткой сарказма. – Читаю на твоем лице следующий вопрос: как можно так жить? Можно, если выработать в себе правильное отношение к происходящему. К примеру, начать рассматривать все это как своего рода эксперимент.

– Эксперимент?

– Вот именно. Как тебе это, приятель? Тошно, но не смеешь возразить? Горько, но предпочитаешь улыбаться через силу? Начинаешь терять лицо?.. Знаешь, когда с человеком происходят такие вещи, у него появляется возможность узнать о себе много нового.

* * *

Ксения вышла из машины, с отвращением глянула на грязную снежную кашу под ногами.

– Фу, гадость какая…

Ник вышел тоже, чтобы проводить ее до лифта.

– По-моему, в марте всегда так. Разве нет?

– Наверное… только за год я успеваю об этом забыть.

После сказочной атмосферы красной гостиной вид заснеженных московских улиц и унылых безлюдных дворов казался совершенно непереносимым. Обшарпанный подъезд, мокрые от грязи ступени… На лестничной площадке снова перегорела лампочка.

– Ну все, мне пора, – шепнула Ксения, прерывая поцелуй. – Матильда сидит голодная.

– Матильда? – удивился Ник.

– Кошка.

– Кошка… – Он одобрительно хмыкнул. – И на кого она похожа, твоя кошка?

– На плюшевого медведя.

– Плюшевый медведь… Дай я угадаю. Британская?

– Да. Голубая. Она уже совсем взрослая, моя девочка. Ей три года.

– Можно взглянуть?

– В другой раз, Ник. – Она ласково сжала его холодные пальцы. – Видишь, теперь у тебя есть повод зайти. Но не сегодня, пожалуйста. Мне нужно хоть немного поспать, завтра к десяти утра на работу.

– А где ты работаешь?

– Потом, потом… – Ксения уже пятилась к двери. – Все потом. Позвони мне, ладно?