Не спешите с харакири

Мастодонт обходит буфет, порхая, как бабочка, улыбаясь дамам и подмигивая месье, которые с изумлением разглядывают его.

Он возвращается, не выполнив полностью свою миссию, но зато существенно ограничив поле наших сомнений.

– Послушай, Сан-А, тип, которого мы ищем – вон тот за стойкой или тот, который болтает со стюардессой, а может быть тот, который лакает чай за тем столиком; остальных можно смело отбросить.

– Ну что же, это уже ощутимый результат, – говорю я.

Когда наступает момент оплатить наши расходы, я замечаю, что у меня только французские бабки и еще то, что их у меня совсем немного. Старикан позаботился о паспортах, но при этом упустил из виду валюту. И тем не менее, у дорогуши Лысого валюта – настоящий культ.

На этом месте моих умозаключений в буфет заходит тип с озабоченной физиономией. Он идет от столика к столику и, наконец, останавливается перед нами.

– Месье Сан-Антонио? – спрашивает он.

– Он самый.

– У меня поручение из Парижа передать вам это...

Та же самая формула в Тегеране, что и в Риме, почти такой же конверт, но зато с другим содержимым. Это пачка долларов толщиной с доброе лошадиное копыто, и все по десятке!

– Что такое? – спрашивает Толстяк.

– Чудо! – отвечаю я. – Мы с тобой попали в страну «Тысячи и одной ночи». Толстяк.

Я благодарю чудотворца, и он исчезает так же, как и возник. Громкоговоритель советует нам вернуться в дюраль. Ночь чертовски звездная.

– Чего ты там высматриваешь? – волнуется мой Колоссальный – Ты боишься спутников?

– Я надеюсь увидеть там ковер-самолет, но на нем, наверное, выключили габаритные огни.

Толстяк хлопает себя по ляжкам.

– Ну, ты даешь, Сан-А! Разве мы видели колокола в небе над Римом?

–.Нет, – соглашаюсь я, – поэтому не мешает иметь их при себе, – добавляю с намеком на чан Берю, увенчанный сомбреро с колокольчиками.

Он сначала смеется, затем его физиономия сплющивается, как коровья лепешка под колесом трактора.

– Ты это обо мне?

Путешествие продолжается. Часы бегут по звездным дорожкам, километры растворяются в Млечном пути, объявшем половину Земного шара. Берю дрыхнет, время от времени подкрепляя свой сон бутербродами.

Мы подлетаем к Карачи, когда восхитительная стюардесса с лицом желтым и круглым, как золотое блюдо с рахат-лукумом, приносит мне шифрограмму. Я благодарю и принимаюсь расшифровывать послание Старикана. На это у меня уходит добрых полчаса. А так как у меня нет от вас секретов, я с радостью делюсь плодами своего труда:

«Следов кадиллака на стоянке в Орли не обнаружено тчк Найден ваш Хелдер тчк Это богатый филателист тчк Был другом убитой азиатки тчк У него надежное алиби тчк Никаких новостей о Пино тчк Будьте осторожны во время следствия тчк Если потребуется помощь в Японии обратиться к Жильберу Рульту корреспонденту Франс-Пресс в Токио тчк Ваше дело может быть тесно связано с поджогом японского посольства тчк Удачи не тчк.»

Я перечитываю телеграмму три раза, прежде чем разорвать ее на кусочки и сжечь их, в пепельнице, вмонтированной в подлокотник кресла. Где-то в бесконечных далях рождается новый день. Пассажиры самолета мирно спят. Среди них – таинственный убийца. Но кто он? Нам во что бы то ни стало нужно его вычислить до посадки в Токио. Да, во что бы то ни стало! Я награждаю Берю легким шлепком. Он расшторивает один глаз и издает урчание, которое могло бы возникнуть при падении струи Ниагары в городскую канализацию.

– Что такое?

– Я только что принял решение. Толстяк.

– Мы поворачиваем на 180°?

– Нет.

– А жаль! Я думаю о Берте: она, наверное, волнуется, куда это я запропастился. Я ведь обещал ей мигом вернуться.

– Берю, мы обязательно должны найти убийцу. Мы не можем позволить себе лететь с ним в одной фанере и сидеть сложа ручки.

Толстяк приводит в действие бубенцы своего сомбреро.

– Согласен, но не вижу способа!

– А я вижу!

– Как?

– Попробую расколоть его при помощи записки.

– Как это?

– Увидишь во время следующей посадки.

– Где?

– В Калькутте.

Внимание Толстяка переключается на вопросы географии:

– Калькутта, это в Дании? – не очень уверенно спрашивает он.

– Естественно.

– Так я и думал. Что не говори, а знания остаются? Конечно, всего знать нельзя, но если уж знаешь, то знаешь!

После этих глубоко прочувствованных слов он не отказывает себе в новой порции сна. А что в это время делает ваш восхитительный комиссар Сан-Антонио, мои дорогие? Он вырывает чистый листок из своего блокнота, разрывает его на три примерно равные части и на каждой из них пишет:

«Его арестовали, когда он хотел забрать кадиллак. Все раскрыто».

Сделав это, я аккуратно складываю послания и прячу их в своем бумажнике до посадки в Калькутте.