Не ссорьтесь, девочки!

— Трудовое, — шамкал Лейба. — Зачем тебе трудовое законодательство, ты ж не лидер профсоюза. А вот кодекс — нужная вещь.

— Дядя Лева, если я буду знать, что очень надо, — она хватает себя за горло, демонстрируя степень необходимости, — что это страшно надо и, главное, мне за это заплатят, я бухучет за ночь выучу, а кодекс даже усовершенствую.

— А знаешь ли ты наиважнейший закон экономики?

Соня настороженно глядит на старого Лейбу и, приложив ладонь к уху, как это делают глуховатые бабульки, разворачивает свой локатор к банщику.

— Наиважнейший закон экономики гласит: ты любишь деньги, деньги любят тебя. Учу тебя, учу, — он сокрушенно вздыхает. — Ты бы хоть в конвертик заглянула. Деньги, что ли, не нужны?

— Нужны, очень нужны! Лерке моей пальто купила. Она на фотомодель похожа — ростом в меня, а лицо, как у того моего мужа — очень белое, светится даже. А Жорик, нынешний мой муж, говорит, что не пишется ему, потому что ручка за шесть рублей не приносит ему вдохновения. Он говорит, что утонченного человека должны окружать изысканные вещи. Купила ему «Паркер».

Соня достает футляр с ручкой, протягивает банщику. Тот вертит его в заскорузлых пальцах.

— А вдруг действительно напишет что-нибудь стоящее? — мечтает Соня. — Сценарий или еще что-нибудь? Хотя, правда, надежда невелика. Взять хотя бы мою подругу Нонку. Помните, пухленькая такая, аппетитная? Ее вот ручки за шесть рублей не смущали никогда. Пишет себе человек. Но я все же купила «Паркер». Может быть, он удачу принесет, и мой Жорик, может, подпишет какую-нибудь важную бумагу? Договор с киностудией, например.

Лейба Аронович рассматривает ручку и ворчит.

— Подпишет, подпишет… Квитанцию от телевизионного мастера.

— Дядя Лева!

— Хоть бы в конверт-то заглянула.

— Я заглянула.

— И что видишь?

— Деньги.

— Извини, что мало.

Соня вытаскивает из конверта пачку десятирублевых купюр, перехваченных черной резинкой. Под резинку вложен бумажный клочок с надписью: «3 476 рублей».

Лейба Аронович слезливо причитает:

— Не ругай старого Лейбу. Бизнес-шмизнес — тяжелые времена.

— Да ладно, чего запели? А потом, вы сами говорили — копейка рубль бережет.

Лейба Аронович облегченно произносит:

— Ты, Софья, мыслишь в верном направлении. Правильно думаешь, это вот верно про копейку. Только все равно — сейчас тяжелые времена.

— Лейба, лис, и вы умеете жаловаться?

Соня глядится в потемневшее зеркало. Из радиоприемника слышится: «Ах вернисаж, ах вернисаж… Какой портрет, какой пейзаж…» Соня поворачивается к банщику, хватает его за руки и кружит в какой-то немыслимой тарантелле.

— А шо, старый лис не человек? — спрашивает Лейба и сообщает между прочим: — О тебе инфернальщик справлялся.

— А шо справлялся? А я-то думаю, шо мужик разулыбался? А я-то думаю, шо, может, я ему глянулася?

— Глянулась она ему. Тебе все глядеться. Тебе мало, что Рому-бывшего к поленьям определила?

— Рома-бывший заслужил.

— А этот будет деловой фраер. Он про твою профессию основную перетолковать хочет. Ему чего-то там понадобилось.

Двери каморки никогда не закрывались — мало ли что понадобится клиентам, поэтому их танец прервал энергичный стук в дверной косяк.

— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! Я — Эдуард. Я — «Инфернал»!

Вошел Эдуард в сопровождении двух приятелей — Димы и Валеры. Первый был щеголеват, второй — скромен. Соня и Лейба Аронович останавливаются.

— Громко. Пышно. Браво! — хвалит Соня. — Но мы с вами как-то знакомились.

— О! Какие люди! — Лейба Аронович вспоминает, что он хозяин на этом клочке бани, прыгает к Эдик и трясет его руку.

— Эдуард, танцуете? — промурлыкала Соня.

Эдуард, смутившись, качает головой.

— Я узнать хотел у вас, — он напряженно пытается вспомнить ее имя. — Мне дядя Лева говорил, что вы…

Одними губами он спрашивает у Лейбы: «Как ее зовут?» Лейба Аронович так же губами отвечает: «Соня». Эдик недоуменно пялится на губы старика.

— Что? — шепотом спрашивает у банщика. — Оля?

Лейба Аронович качает головой и снова вытягивает губы в беззвучное «Соня». Эдуард, изумленный таким странным именем, спрашивает вслух:

— Оа?

Соня наблюдает за мучениями обоих и протягивает руку Эдику.

— Я — Соня.

Эдик, кажется, впервые пожимает руку женщине. Делает это неуверенно, оглядываясь на своих товарищей и с некоторой опаской. В конце концов, смутившись, наклоняется и чмокает Сонину руку.

— Если хотите, можете называть меня Софья Викторовна. Но я вас все равно буду называть Эдуард.

Она произносит это томно, чуть в нос. Эдик смущенно улыбается, но у него остаются какие-то сомнения по поводу того, как обращаться к этой женщине. Помявшись несколько секунд, он выпаливает:

— Соня, сестра, помоги. У меня магазин, ты в курсе.

— «Инфернал». Незабываемо.

— Банщик сказал, что ты лепку можешь на потолке сделать?

Соня по возможности плавно очерчивает в воздухе ладонью, давая понять: «Везде могу». А Эдик, будто услышал, ответил:

— Нет. Мне только на потолке.

— Не мелочись, друг!

— По стенкам места нет. Там прилавки. А к потолку люстры прикручены. Так что прямо и не знаю, как быть? С другой стороны, подруга, пойми меня: я этот евроремонт ненавижу.

Соня заинтересовалась: