Не ссорьтесь, девочки!

Гаврик что-то мычит в углу. Складывается новая песня.

Эдуард снимает с волос Юли видимую ему одному соринку.

— Вы простите, что я вас за рабочего приняла.

— Давай на «ты».

— Давайте.

— Давай, — поправляет он.

— Давай.

— Это ты прости, что я в таком виде явился. Недвижимость у меня в области, стройки. А там дожди, грязь.

— А правда, что ты Гришу в бане подобрал?

Эдуард усмехнулся:

— Подобрал.

— А ты всех подбираешь?

— Нет, только талантливых.

Юля трясет рыжей шевелюрой.

— А мы тоже ничего!

— Вот я вас и подобрал.

Нонна прожила этот день в мягком тумане. Когда она рухнула в постель, туман заволок ее в сон и потом снился. Телефонный звонок резанул по мякоти сна, и Нонна, босая, в пижаме, подбежала к телефону:

— Алло.

В трубке слышно шипение.

— Алло.

Снова шипение, затем короткие гудки. Нонна кладет трубку и окончательно просыпается. Вновь раздается звонок.

— Алло!

Она несколько секунд слушает голос на том конце провода и от неожиданности садится мимо табурета.

— Федя? Здравствуй… Что?.. Что-нибудь случилось? Что случилось?

В Калифорнии было теплое и солнечное утро. Федя, взмыленный после оздоровительной пробежки, сидит на коряге, океан плещется рядом.

— Нон, ничего не случилось. У вас все в порядке?

— Да, — отчего-то хрипит Нонна, простыла, наверное. — А у тебя?

— Нормально. Здоровы?

— Да… А ты?

— Ничего. Как погода?

— По-разному… А у вас?

— А у нас солнце. У нас всегда солнце. Тошнит от него, тошнит. Ну ладно, пока. Я еще позвоню.

В своей питерской квартирке Нонна с недоумением смотрит на трубку, из которой слышны короткие гудки. Она осторожно кладет трубку на рычаг телефона, будто она может взорваться при неосторожном обращении.

Нонна твердо знала: если случается что-нибудь хорошее, за это непременно придется заплатить. Чем больше это самое «хорошее», тем дороже оно стоит. Цена Фединого звонка оказалась чудовищной: павильон, в котором они снимали клип для Гаврика Лубнина, обнесли подчистую. Украли все: камеру, приборы, костюмы. Все!

Они стояли посреди разгромленного павильона, и Нонна спросила:

— Как это могло случиться?

Она спрашивала в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь. Она спрашивала вообще. Но отозвался оператор Витя:

— Не знаю.

Этот же вопрос задал Эдик. Соня, Нонна и Юля сидели перед ним, и он спросил:

— Как могло такое случиться?

— Не знаю, — так же, как и оператор, ответила Нонна. — Никто не знает.

— Утром пришли, все в таком состоянии, будто Мамай прошел, — рассказывает Соня.

— Что украли? — поинтересовался инфернальщик.

Нонна честно сказала:

— Все.

Эдуард угрожающе сощурился:

— Конкретно?

Соня устало перечисляет:

— Камеру. Соответственно, все пленки, осветительные приборы, костюмы, Гришину гитару…

— Это саботаж, — тихо говорит Нонна.

Соня подхватывает:

— Диверсия.

— Простите нас.

— Брат, прости. Но мы… как бы и не виноваты.

— Нет, виноваты! — кается Нонка. — Надо было дежурного оставить или камеру с собой забрать. — Она протягивает пакет с остатками денег: — Все, что осталось.

Эдуард смотрит на пакет. Разве ему денег жалко? Разве он о деньгах печется? Он о порядке радеет. Он хаоса не выносит. Неожиданно Юля, до сих пор не проронившая ни слова, коротко вздохнула и, будто кран отвинтили, начала рыдать. Эдик мотнул головой. Женских слез он не выносил, потому что боялся их. А рыжая ревела в голос.

— Какая жизнь гадкая! Гадкая, гадкая жизнь! — выкрикивала Юля сквозь слезы. — Только-только все хорошо стало… Гадкая, гнилая, вонючая жизнь!

Эдуард бросается к ней и пытается утешить. Он суетится возле нее, боясь прикоснуться, как-то оскорбить, причинить неудобство. Соня обнимает подругу, и в это время начинает плакать Нонна.

— Ужас! Какой ужас! За что, господи?! Ну чем мы так провинились?

Соня бросается обнимать теперь другую подругу и сама начинает хлюпать носом.

— Ничего, ничего, девочки. Пережили голод, переживем и изобилие…

— Вы же нас не убьете? — спрашивает Юля, сквозь слезы.

Эдуард растерянно стоит посреди бабского рева и невпопад отвечает:

— Вроде на «ты» перешли…

Прошел месяц или около того.

Жорик лежит на диване в трусах и тельняшке и, как всегда, щелкает по кнопкам пульта. Добравшись до канала MTV, останавливает свое блуждание по эфиру, так как взгляд его цепляется за новый клип. Жорик любит, когда мелькает.

«Ехала, ехала, ехала машина», — пел парень в белой рубашке.

— Недурственно, недурственно… Научились же… Хотя, конечно, свет никуда не годится, и декорации дерьмо, и песня уж больно постмодернистская.

Он прибавил громкость.

— Ехали, ехали, ехали, попали…

На звук прибежала Соня — в халате и с краской для волос на голове. Остановилась перед телевизором как вкопанная.

Кроме самого Гаврилы в монтажном ряде клипа замелькали лица Сони, Нонны и Юли — это оператор развлекался в перерывах между съемками, запечатлевая жанровые сценки из жизни группы.

— Надо же. На тебя чем-то похожа была тетка, — говорит Жора. — Такая же дылда.

Юля впервые увидела клип у себя дома и тут же хлебнула вина.

Нонна топталась на автобусной остановке, когда в витрине магазина бытовой техники в десятке экранов увидела до боли знакомые кадры своего клипа.