Не стал царем, иноком не стал

Снова пошли вдоль кремлевской стены. Милованов задумался о будущем. На дорогах, выходит, орудуют гады, которые не прочь разбить вдребезги их машину. Но так ли уж будет печально, если они заодно разобьют и жизнь истощившегося человека, похитят у него жизнь? Милованов погрузился в размышления о народе. Действительно ли народная жизнь вылилась в сумасшествие и озлобление гадов на дорогах, как о том твердит Зоя? Вряд ли, Зоя, по своему обыкновению, преувеличивает. Да и восставал Милованов против всякого более или менее определенного вывода, сделанного женой, во всяком из них находил каприз, ерничество, стремление отконтрастировать себя в самом выгодном свете, а над близкими, в особенности над ним, Миловановым, посмеяться. Но и вывода о народе у него не получалось ни малейшего, хотя это, наверное, происходило не из-за голословного заявления жены, а потому, что кремль, мимо которого он шел, был очень уж сказочным. И сказочно хорош он был, и словно происхождение свое вел не из исторических реальностей, а из сказки, истинный смысл которой уже позабыт. И пока он, сбивая на сказку, стоял в центре внимания кружившего вокруг него человека, как до некоторой степени и вообще, надо полагать, здешнего народа, какие же выводы о действительном положении вещей можно было сделать? Милованов не мог опереться даже на убеждение, что скажи он о своем впечатлении Зое и Любушке, они нашли бы тысячу причин не согласиться с ним и сказать о кремле совсем другое слово. Московский кремль тверд и определенен, в новгородских тоже на виду основательность, а здешний, побыв действительной сказкой, остался как будто лишь для того, чтобы в его стенах разыгрывали разные сказочные действа, только запутывающие историю, а впоследствии и вовсе приезжали сюда на скорую руку и с известной долей легкомыслия снимать фильмы-сказки, представляющие русский народ бравым кудесником. Какой же в таком случае сделаешь вывод? Здесь явно не место находить грань между действительным и воображаемым в жизни народа, между небесным и земным в его душе, между красотой церковных маковок и подступающей прямо к кремлевским стенам грязью, не говоря уже о буднях, вмещающих в себе мелкое и глубокое, и той скорости, с какой он, народ, навешивает на себя все сказочные выдумки времени конца всяких сказок. Шатко было Милованову у этих стен. Твердо, как нож, выступало изнутри, да и резало крепко, лишь убеждение, что можно вынести из поездки мысль, а из видений вывод, укрепиться в них, создать мощные бастионы духа, и задуматься о созидании нового, и бодро освоить в уме новую идею - картины ли, книги ли, кремля ли даже, - а завтра, там, за пеленой снега, в Москве, в изученной досконально квартире, окажется, что вся эта вымахнувшая внутренняя крепость не дает силы взяться за работу, не имеет исхода. Выйдет, что во внешнем взял кое-какие определения и внутри слепил некую форму, а этого недостаточно и надо снова искать в собственных внутренностях. Но в них искать - ничего не выйдет, чтоб найти, знаем! пробовали уже! - горестно усмехнулся Милованов, сознавая конечную пустоту человека.