В моем воровском рейде все складывалось удачно. Почти беззвучно я добрался до первого этажа, огляделся там, не выходя из густой тени. Убедившись, что поблизости никого нет, лишь охранник ходит за окном по дорожке сада, я беззвучно добрался до лестницы, поднялся по ней и вскоре оказался у двери в покои госпожи Арэнт. Дверь она не запирала, и я без труда проник в ее покои. Вот только с ее гардеробом пришлось повозиться. Хотя Ольвия сказала взять любое, но не слишком нарядное платье, попробуй, определи, какое из них не слишком нарядное, если разных одежд там поболее сотни и все они, как бы нарядные. Кончилось тем, что я устал перебирать, выхватили, последнее бежевое с коричневыми вставками, на котором остановилась рука. С ним отправился в обратный путь. И вот на лестнице у первого этажа меня ожидала неприятность: из гостиной неожиданно вышел дворецкий. Конечно, увидел меня и несколько опешил:
— Господин Ирринд… — произнес он, глядя на платье графини в моих руках.
Да, это была моя серьезная оплошность: платье я мог свернуть так, что было бы непонятно, что я несу. Но я этого не сделал, поскольку мысли были заняты Ольвией, а эмоции от произошедшего в траве у реки, так наполняли меня, что я, наверное, светился в ночи.
— Доброй ночи, Шолан, — сказал я и как бы невзначай пояснил причину, отчего в моих руках наряд хозяйки дома: — Госпожа Арэнт случайно испачкала платье, гуляя по подземелью. Вот несу ей другую одежду.
Я не знал, знаком ли Шолан с тем, что Ольвия превращается в оборотня и иногда пользуется подземельем, чтобы выйти к реке. Если да, то мои слова могли вызвать у дворецкого нежелательные мысли. А если нет, то само желание вдруг поменять испачканную одежду при постороннем мужчине выглядело странно, как и мое слишком вольное проникновение в покои хозяйки при ее отсутствии.
Дворецкий ничего не сказал, но проводил меня крайне изумленным взглядом.
Когда мы с госпожой Арэнт поднялись на первый этаж, нам снова повстречался этот вездесущий старик. Наверное, он поджидал нас намеренно, желая проверить, правду ли я говорю.
— Шолан, почему вы до сих пор не спите? — спросила графиня, проходя мимо.
— Не спится, ваше сиятельство. Уж извините, в мои годы сон бывает беспокойным, — ответил он и поспешил в сторону хозяйского крыла дома.
Ночь я провел не в гостевой комнате, а в покоях графини. И не просто в покоях, но в ее роскошной, уютной постели. Она оказалась достаточно просторной для всех наших ночных фантазий. Правда за все произошедшее между мной и моей возлюбленной нас ждала расплата: мы не выспались, простынь была разорвана в клочья, и еще имелся страх: госпожа Арэнт в некоторые мгновения была очень громкой, ее могли услышать слуги или охранники за приоткрытым окном.
Когда мы проснулись, часы в спальне графини, кстати, отображавшие время по-арленсийски, показывали 9 часов 65 минут.
— Как приятно… — прошептала Ольвия, прижимаясь ко мне.
— Что, моя дорогая? — просил я, поцеловав ее.
— Ничего… не трогай мою точку камелии, — ее губы скруглились в милой улыбке.
А моя рука почти случайно оказалась между ее ножек. И вышло так, что госпожа Арэнт снова отдалась мне, почти сразу с огромным желанием. Потом мы еще долго нежились в постели, не думая о завтраке и предстоящих делах. Ольвия целовала мое тело и ее губы иногда шептали:
— Люблю тебя, Райсмар Ирринд, — она произносила это тихо, может быть не желая, чтобы я услышал ее чувственные слова, но я слышал.
Слышал, гладил ее спину, ягодицы и думал, что я тоже, наверное, ее люблю. В моих прошлых жизнях, если не брать самые первые, вопрос любви всегда был сложным вопросом. Настолько сложным, что меня многие могут не понять, найдя в нем противоречия или заподозрив меня в нечестности. Я мог одновременно воспылать любовью или страстью к нескольким женщинам. И один мой товарищ упрекал меня, будто мои чувства ненастоящие и я просто играю в них, играю женщинами лишь в свое удовольствие, при этом не испытываю ни к одной из них истинных чувств.
Если полностью отстраниться и смотреть на происходящее из безмолвия вечности глазами Астерия, то да, все это игра. И любовь, и ненависть, и смерть, и сама жизнь со всеми кипящими в ней переживаниями — все, все игра. Я это очень хорошо знаю, потому что в эти игры я играл больше, чем кто-либо другой. Но я проживаю эти жизни не для того, чтобы холодно и отстраненно наблюдать за происходящим вокруг, но для того, чтобы еще и еще раз постичь вкус жизни, сполна окунуться в нее. Вкус у нее всегда разный. Разный в зависимости от миров, в которых живешь; от тела, которое выбираешь; и от ситуации, в которой оказался. И часто бывает так, что мое восприятие, мои чувства смешиваются необычным для человека образом.