Не страшись урагана любви

— Но приедается, знаете, довольно быстро, — улыбнулся он Гранту. У него, с его бледными глазами и светлыми ресницами, была странная улыбка, сосредоточенная на себе, равнодушная, самопоглощенная, но со странной таинственностью куда-то зовущая. В нем было что-то от ирландского «фараона». — Большинство моих клиентов предпочитает болтаться у мелких рифов и убивать нескольких рыб-попугаев. Есть два-три затонувших судна, чтобы исследовать их с аквалангом. Через некоторое время я начинаю чувствовать себя водителем автобуса, день за днем возящим людей по одному и тому же маршруту... Но я ведь не из-за этого пошел в это дело в самом начале, — он помолчал. — И именно поэтому я сейчас лечу с вами.

— Почему же вы этим занялись? — спросил Грант.

— О, приключение. Волнение. Опасность. Случай. Таких мест мало. Карибы и, может, Тихий, единственные оставшиеся места, которые позволяют чувствовать, что ты жив. — Гройнтон поднял бледные брови. — Как это было на войне. Вы когда-нибудь чувствовали себя именно живым, как это было тогда?

— Нет, думаю, нет, — сказал Грант.

— Вот видите. Конечно, я счастливчик, мне кажется. Потому что у меня, кажется, врожденный талант ныряльщика. Которого я по-настоящему не заслужил.

— Кем вы были во время войны? — спросил Грант.

— Торговое судно, а потом береговая охрана. Пару раз сплавал в Мурманск, — он ухмыльнулся. — Конечно, если бы ныряние было таким же опасным, как война, я бы им не занялся. Не добровольно.

— Люди все же погибают.

— Не очень много.

— Я был бы рад случаю посмотреть на одно из ваших глубоких погружений, — сказал Грант. Но на самом деле ему было плевать; он ощущал странную обиду.

Гройнтон улыбнулся своей странной бледной улыбкой и покачал головой.

— Нет. Вы, вероятно, даже не увидите нас с Раулем. Здесь большой этический вопрос, и это довольно щекотливая ситуация. Вы клиент Бонхэма, и он собирается повидаться с другими клиентами. Я ничего не могу сделать такого, что будет воспринято, как будто я пытаюсь переманить их, — неожиданно он пожал плечами, и под чистой белой рубашкой вздулись мышцы плеч. Снова он улыбнулся. — Так что вы нас вряд ли увидите. Мне вообще не следовало бы лететь. Но когда Рауль меня попросил, я не мог отказаться. Я нырял у Гранд-Бэнк и рифа Мушуар. Там есть неплохие штуковины, если знаешь места.

— Что вы имеете в виду? — спросил Грант.

— О, скаты. Акулы. Большие морские окуни (еврейская рыба).

— Насколько большие?

— Окуни? О, четыре-пять сотен фунтов, — снова улыбнулся Гройнтон.

По неясной причине Грант четко ощутил неуютность. Маленький «ирландец» хвастался не хвастаясь. Грант взялся за бутылку.

— Как насчет джина?

— Не могу. На «работе», — улыбнулся Гройнтон. — Но если вы когда-нибудь будете в Кингстоне и захотите выйти, рад буду взять вас. Вы когда-нибудь ныряли без акваланга?

— Нет. Я и с аквалангом не нырял, пока не связался с Бонхэмом.

Гройнтон кивнул и оценивающе-задумчиво осмотрел его.

— Грудь у вас подходит. — Потом он ухмыльнулся, открытая честно циничная ухмылка очень отличалась от улыбки. Гранту он снова понравился. — Поймите, я не стараюсь украсть клиента у Бонхэма.

— О'кей, — сказал Грант. — Я понимаю. Вы уверены, что не выпьете немного?

— Извините. Правда, не могу, пока лечу.

Гранту это показалось самодовольным. Но он знал, что это правда.

Какими бы ни были его угрызения совести, он сам сделал себя другим и довольно вызывающе, Он удивлялся, о чем же еще он может поговорить с этим странно ограниченным и все же неограниченным человеком.

— Знаете, я читал все ваши пьесы, — сказал Гройнтон. — Я думаю, это потрясающе. Они по-настоящему великие. Вы рассказали о ВМФ и военном моряке времен войны, как никто другой.

— Ну, спасибо. — Он смутился. Точно так же, как во время позирования со скатом членам Яхт-клуба.

— Это там ваша мать? — неожиданно спросил Гройнтон.

Грант глянул из-за бутылки, из которой как раз пил. Боже мой, неужели она и в самом деле выглядит такой старой?

— Приемная мать, — ответил он.

— Что ее съедает? — грубо спросил Гройнтон.

— О, она просто не в настроении, — сказал Гройнтон, отвернулся и сменил бутылку джина на тоник.

— Ну, думаю, мне пора возвращаться, — сказал Гройнтон странным голосом. Когда Грант вновь глянул на него, то увидел дружелюбную улыбку. — Надо немного проверить курс и маршруты, — пояснил он самым теплым, как чувствовал Грант, тоном.

Но может, это и не так. Он смотрел, как удалялась слишком коренастая, но очень мускулистая спина. Как большинство средних атлетов, не добившихся выдающихся результатов ни в чем, он всегда втайне восхищался более сильными атлетами, но в то же время и не любил их, может быть, потому, что завидовал.

— Ну, они разные, — ответил Уильям. — Понимаете? Старик Гройнтон — один из лучших в стране ныряльщиков без акваланга и охотников. Это спорт. Понимаете? Но Эл Бонхэм вообще один из лучших в мире работающих ныряльщиков. Подводные спасательные; работы, прокладка труб, обрезка и сварка, уничтожение и взрывы — он все знает в совершенстве. Просто разные. Не можна говорить, какой лучше.