Не стреляйте в рекламиста

В дальнем конце зала синхронно вскочила на ноги охрана. Флер взмахом руки усадил ее обратно.

— Что, не так? — не унимался Флер. Его лицо исказила злобная гримаса.

— Такой ты мне не нравишься, — согласно кивнул Береславский.

— Ты говнюк и засранец, — с горечью сказал Флер. — Ты приехал ко мне за помощью и презираешь меня.

— За помощью своему другу, — уточнил Ефим. — Свои дела я решаю сам.

— Во-первых, не всегда сам. Я тут случайно узнал про твои игры с Ахметом. И немножко изменил ход событий. А во-вторых, какая разница, для себя или для друга? Можешь сам — сделай сам! Пойди в Матросскую Тишину и попроси граждан не опускать своего товарища за его грехи. Настоящие или мнимые — какая разница, если тот, кто решает, обладает силой?

…Замечание про Ахмета было для Ефима неожиданным. Это один из немногих случаев, когда Береславский повел себя как абсолютный кретин. Года три назад, — Ефим еще ездил на «Жигуле», — он парковался около крупной московской гостиницы. Приехал по делам. Долго не мог найти места, наконец встал на только что освободившееся.

Не успел выйти из машины, как подъехала белая «Волга». Из нее шустро вышли двое: среднего роста славянин и кавказец. Второй, маленький хмырь, роста с метр шестьдесят, назвался Ахметом и велел Ефиму освободить место. На недоумение того ответил, что Ефим найдет себе другое, а его, Ахмета, машине надо много места, потому что машина большая.

Береславский не придумал ничего умнее, как посоветовать купить Ахмету ишака, потому что ишак занимает много меньше места, чем «Волга». Славянин улыбнулся, а Ефим сразу понял, что ответ был опрометчивым. Во-первых, потому что он поддался антикавказским настроениям. То есть сделал то, что презирал в других. Во-вторых, потому что Ахмету явно хотелось уничтожить Ефима немедленно, не откладывая на завтра. С трудом сдерживался.

Береславский, найдя приключение, срочно продумывал, как из него выходить.

Однако, несмотря на тревожные ощущения, дело, не дав бурных всходов, так и заглохло. Теперь понятно — почему.

В общем, как ни крути, Флер прав во всем. Ефим так и сказал:

— Ладно, ты прав. Нет разницы, за кого просишь. И ты меня серьезно выручил с Ахметом.

— Но…

— Что — но?

— После такого ответа, судя по твоей роже, должно последовать «но»…

Теперь уже разозлился Ефим:

— А ты кем себя считаешь? Робин Гудом? И с Ахметом — тоже как Монте-Кристо. Предупредил бы меня — и все. Сам бы разрулил. Я что — с другой планеты, что ли?

— Да, ты прав. Я пришел за помощью. Но я тебя что, не выручил бы, если б мог? И еще: ты хочешь, чтоб твой сын жил так же, как ты?

Флер вздохнул, налил по полбокала сухого и положил руку на Ефимово плечо. Как когда-то. Во вторую взял бокал.

— Ты чертовски умный, Ефим. Я тебе иногда завидую. И смелый. Моя смелость дешевле. У меня оружие, охрана. Да я и без оружия кирпичи колю. Ты же толстый, очкастый и неуклюжий. Значит, твоя смелость дороже.

— Макс, ты за что предлагаешь пить? За мою смелость, за твою охрану? Я уже запутался что-то.

— Ты говнюк, Ефим. Ты даже дослушать не можешь старшего. Я предлагаю выпить за то, чтобы мои дети жили иначе.

— Принимаю, — согласился Ефим и выпил вино.

ГЛАВА 11

Страшный шел на меня со своей скотской улыбкой и здоровущим ножом. Я стрелял из «беретты», видел, как пули пробивали его рубашку, толкая назад. А ему хоть бы хны!

Я проснулся в тот момент, когда ужас достиг апогея.

Вот уж действительно, старик Эйнштейн прав! Проснулся в тюрьме. В вонючей камере. На жесткой шконке. А по лицу — я чувствовал это — растеклась идиотская счастливая улыбка. Слава богу, сокамерники не видели. А то бы подумали — спятил, сиделец.

Но старик Эйнштейн был прав по-крупному. Справив свои утренние дела на камерных удобствах и ощутив не головным, а, наверное, костным мозгом толщину стен, я потерял большую часть первоначального оптимизма.

Ну да ладно. Бог не выдаст, курица не съест.

Соседи мои оказались людьми спокойными. Никто и не думал отнимать у меня пайку или делать из меня женщину. Владимир Павлович, средней руки чиновник. Наверное, взяточник. На воле такие вызывают у меня отвращение. Здесь же он показался мне вполне милым человеком.

Инженер Николай убил свою жену. И похоже, не раскаивался. Опять-таки, я ему не судья. Я свою бы точно не убил. После того, как столько за ней пробегал.

Даже случайное воспоминание о Ленке вызвало теплую волну в душе. И — конкретное желание. От второго пора отвыкать. Кто знает, когда мы теперь свидимся?

Третий сосед — Витя. Молодой парень. Ему инкриминируют квартирную кражу. И, как он говорит, пытаются навесить на него все нераскрытые преступления.

Но в основном он не говорит, а молча лежит лицом к стене. (Саша сильно бы удивился, узнав, что именно Витя по приказу «кума»-оперативника внимательно вслушивается в каждое произнесенное им слово…)

Первый день моего заключения обещал быть спокойным. У ребят имелись домино и шахматы. Так что, если бы не запах и печальные, а главное, длительные перспективы, я бы только приветствовал такой перерыв. Чего-то в последнее время уработался.