Не стреляйте в рекламиста

Честно говоря, Ефим все меньше уделяет внимания работе, и все больше — своим увлечениям. Ничего не скажу, серьезные заказы по-прежнему идут через него. И, посидев часок за компьютером, он может на креативе* принести денег больше, чем наша типография за неделю. Но все зависит от его царственного желания. Не захочет — будет заниматься какой-нибудь ерундой. Раскручивать никому не нужного гениального художника, который к тому же забудет заплатить. Или писать стихи, которые нужны в этом мире десятку человек (среди них, к сожалению, моя Ленка). Или, что меня окончательно убило, — изучать японский язык. Он положил на это дело месяц! Месяц!!! Чтоб потом так же внезапно бросить это занятие.

А уж вникать в такие мелочи, как бухгалтерия и уменьшение налогового бремени, он не станет никогда. Не царское это дело! Подмахнет документы — и привет. Доверяет, паразит.

В налоговой наш красавец ни разу не появился. Цветы ношу я, конфеты — тоже. Конечно, у нас не та фирма, которой сильно интересуются, но все равно злит.

Кстати, если бы Ефим занимался бизнесом серьезно, мы бы были среди первых. Ведь нас, несмотря на финансовую немощь, все знают. Мы выполняли десятки заказов, которые не смогли сделать другие. Ефиму за час консультации платят столько, сколько второму бухгалтеру за месяц. Он честно отдает заработанное в кассу, которую веду я (не он же!). И продолжает заниматься идиотскими делами.

Я пытался с ним серьезно поговорить. Он только отсмеивается. Курево не рекламирует, хотя предложения были. Политику не обслуживает. Говорит, чтоб перед детьми потом не стесняться.

Взяток не дает. «Откатные» схемы у нас не в ходу. По крайней мере, по его контрактам. Как в таких условиях конкурировать?

Но самое паскудное — вот подумал о нем, обругал даже, а на душе лучше стало. Теплее.

Я, похоже, понял. Береславский — опиум для народа. С ним весело и хорошо. Но к нему привыкаешь. А его передозировка ведет к большим проблемам.

Надо это все не забыть и при встрече ему изложить. Не все же Ефиму насмехаться над людьми.

25 лет назад

Я родился в деревне Каменке, под Астраханью, в устье Волги. Почему Каменка — не знает никто. Кругом вода: бесчисленные протоки ерики рассекают равнину. По берегам — кусты. Можно заснуть в пяти метрах от протоки и не знать об этом. Многие ерики очень глубокие, несмотря на узость.

Капитанам «ракет» можно ходить только по обозначенным фарватерам, но которые местные, не сильно слушаются наставлений, и один чуть не сделал меня сумасшедшим.

Мы с Анютой отлично провели время в небольшом стожке, на который набрели уже ночью, и в нем же заснули. Проснулся я рано-рано утром. Анька еще спала.

Я вылез из стожка, сладко потянулся, возвращаясь к жизни, в полном смысле слова прекрасной и удивительной. Я так любил это время! Утренняя дымка рассеивалась, воздух — свежайший! Дышать — само по себе становится удовольствием!

И вдруг — прямо по полю, чернея на фоне встающего солнца, на меня двинулась «ракета»! Я, конечно, не боюсь судов на подводных крыльях — они у нас вместо автобусов. Но чтобы утром, по полю — и на меня!

Я похолодел, не в силах двинуться. В голове — мысли идиотские. Про летучих голландцев. Даже лицо рулевого в рубке вижу. С сигаретой в зубах.

Я чуть не спятил, ей-богу! Но метрах в десяти от меня «ракета» довольно резко повернула направо, подставив под обзор свой бок. Пассажиров на палубе не было. Капитан, видно, решал личные проблемы, гуляя по ерику лишь чуть шире судна.

Я расхохотался, спустился к воде и умылся. Потом вернулся к Анюте. Она спала на боку, подложив под голову руку. Юбка здорово задралась, обнажив красивые и крепкие Анькины ноги. И не только ноги: я же сам ночью и отшвырнул, что мешало.

Я встал на колени, приблизился к ее лицу и поцеловал в губы. От нее смешно, как от ребенка, пахло молоком. Мне в ней нравилось все! Я обнял ее, теплую, доверчивую, перевернул на спину. Она капризно поворчала, но сама помогла мне, и через минуту мы с ней уже летали в облаках.

Мы не успели пожениться по чистой случайности. Никто не верит, но мой паспорт сжевала корова. Было невтерпеж, и мы с ней устроились ночью в стоге прямо за моим домом. Все было здорово, но из кармана рубашки выпал паспорт. Утром я побежал искать, однако сено, умятое нашими разгоряченными телами, дед уже скормил корове. Дед у меня полуслепой, что с него взять! Еще меньше претензий к Милке. Короче, я нашел только обрывок красной обложки. И ушел в армию холостым.

После «учебки» в вагонзаках сопровождал заключенных. Вот почему, едва попав за ворота тюрьмы, узнал запах. Он един для всех тюрем, хоть каменных, хоть на колесах. Приехав из очередного рейса, получил письмо из Каменки. Не от мамы. И не от Аньки. От Анькиной мамы, Юлии Александровны, нашей учительницы. В нем она с нескрываемым удовлетворением сообщала, что Аня вышла замуж за городского парня и вместе с ним учится в педагогическом в Волгограде. Перевелась с зачного на очный.