Не судьба

Оля большей частью молчала, я первое время старался найти тему для разговора в пути, но безуспешно. Как будто отсутствие кувшинок на Долгом ее растревожило, будто ей было настойчиво необходимо заколоть одну над ухом и вернуться домой в быстро сохнущем купальнике, стянутым на бедрах широким полотенцем. Народ в поселке после двух недель одуряющего жара совсем перестал обращать внимания на нормы приличия и ходил, в чем попало. Встречались люди и в халатах и шлепанцах, натурально, собирающиеся поплескаться со всеми удобствами ванной комнаты. Хотя в самих Шахтах подобные удобства наличествовали далеко не у всех, солнышко уже говорила, что вот им в дом воду провели лет пять назад, уже хорошо, а другим, на соседних просеках, еще нет, ждут уже лет двадцать, с той поры, как поселок начал расстраиваться и в него наконец-то подвели и газ, и свет, и вообще удобства — для домов новых поселенцев. От них удобства уже пошли по всему поселку расходиться волной.

Мы ехали, обнявшись, молчали и чуть не пропустили свою остановку. Хорошо солнышко в последний момент подхватилась и вытащила меня наружу. Вернулись в дом, она отправилась переодеваться, а я, в обществе ее родителей, слушал истории про прошлое и будущее Шахт. Папа все больше напирал на экологию, вспоминая, как в пятидесятые тут пытались добывать антрацит карьерным способом — чуть ветер с севера, дышать становилось невозможно. Конечно, тех, кто пытался жаловаться, тут же пригвождали к позорной доске, мол, не понимаете, что страна восстанавливается после войны, что родине нужно, а вы подрываете устои. Но потом сами поняли, насколько бедны верхние слои, и прекратили. Хотя общество посчитало, что раз сами горняки болеют впятеро чаще, то о них подумали. Вряд ли, заключил папа, у нас о людях думают, либо когда государству совсем плохо, либо когда нужно брать кредит в Европе. Так и при царе было и при генсеках.

Я больше молчал и поддакивал. Потом мама спохватилась, что это они, сидят, разглагольствуют, а так и не спросили, как нам отдохнулось. Я заговорил про ключевую воду, про глубинных рыб и Олин купальник. Она в нем удивительная. Она вообще удивительная. Мама с папой переглянулись. Спросили насчет наших планов.

Они не первый раз спрашивали, но вот сейчас очень захотелось ответить за нас двоих. Потому, верно, я после недолгой паузы, попросил у них родительского согласия. Папа улыбнулся, мама немедленно закивала. Они переглянулись и немедля согласились, заметив при этом, что я для их дочери стану самой подходящей парой. От сердца отлегло.

— Несмотря на любовь к выкройкам, — зачем-то заметил я.

— Наверное, благодаря. Вы же хорошие вещи делаете, папа вон, не снимая, носит.

— Но майка-то куплена нами была тогда на фабрике, а уж потом просто раскрашена…

— Главное, как сделано, — согласился папа.

Я вышел со слегка кружащейся головой и поднялся наверх. Обедать не хотелось, куда больше хотелось увидеть запропастившуюся Олю, рассказать ей все, не таясь, теперь уже можно и…

Она влетела, едва мысль оборвалась. Присела, прожгла меня взглядом, я даже вздрогнул.

— Ты зачем это сделал? — одними губами спросила солнышко. — Почему сразу им? Неужели у меня нельзя сперва спросить? Как это вообще понимать, ты сперва к моим родителям, а меня как будто нет.

— Но, солнышко…

— Оля. Давай без дураков, ты какой-то домострой устроил. Без меня меня решил женить. Папа с мамой конечно, рады, ты им понравился, они еще вчера об этом говорили. Ну, ты это понял сразу, я по глазам вижу, вот и пошел напропалую. А меня спросить раньше не додумался? Словаря не хватило, или еще чего?

Как гром среди ясного неба. Потом, когда она немного пришла в себя и перестала сыпать обвинениями, попытался собраться с мыслями.

— У меня в голове подобного не было. Да и зачем, я люблю тебя, я только хотел, чтоб между мной и родителями не было никакого недопонимания. Чтоб все нормально было…

— А меня ты спросил? Я за тебя замуж хочу?

— Я не сомневался, что да. Я без тебя…

— Я, я… только это и можешь говорить. Как будто заведенный. А я вот нет. Понимаешь. Если бы ты спросил, я бы сказала, что нет.

— Ты меня не любишь?

Она вдруг замолчала, долго смотрела в глаза, потом, опустила взгляд.

— Да. Наверное. Я так не могу. Пойми, ты сперва о своих чувствах… ты ведь только сейчас сказал, что любишь.

— А ты будто не понимала этого. Конечно, люблю.

— Но ведь надо же сказать. Зачем же все с головы на ноги… — сама спуталась и замолчала. Потом покачала головой. — Прости, зая, но не сейчас. Я да, я согласна, но не сейчас. Не могу так быстро. Я ведь сама ничего не говорила тебе, я все ждала, когда ты начнешь. Наверное, не надо было — знала же, что ты как в коконе сидишь и не высовываешься. Или если выбираешься, то вот так, наскоком. Я не могу так. Извини.