Не судьба

— Насмотрелся? — я даже вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал за спиной неслышно подошедшую Олю. Кивнул. — И нечего пугаться, родители никого, страшнее меня тут не держат. Вот, кроликов развели. Хорошо я не маленькая уже, а то бы ревела, как резаная, когда они на шапки и мясо пойдут. Это папа решил обезопасить наше будущее и запасы сделать. Кур развел в позапрошлом году, вроде получилось, теперь вот кроликов осваивает…. Точно бы ревела, особенно если б увидела, как кур прокалывают и ощипывают. До сих пор вздрагиваю.

— Ты все же увидела?

— У соседей лет семь назад. Не буду тебе рассказывать, ты ж тоже городской, к подобному непривычный. Папа, небось, снова бабу Нюру пригласит курей забивать, — она неловко улыбнулась и продолжила: — Да уж, крестьяне из нас те еще…. Ладно, спускайся, все на столе. Мед будешь? Нет, не свой, но с пасеки, натуральный, липовый.

— Так липовый или натуральный?

— Ты быстро осваиваешься. Пошли.

За чаем говорили много и ни о чем. Родители называли друг друга и смешно и приятно, просто «папа» и «мама», но в их устах это звучало почти естественно. Не подумаешь, что передо мной сидит доктор наук и строгая училка французского. А впрочем, и я не был ни лаборантом, ни школяром. Они вспоминали прошлый год, рассказывали о своих успехах на ниве земледелия, повествовали о том, в каком состоянии был дом, пока Оля еще ходила в одну из поселковых школ — Шахты уже вмещали в себя около трех тысяч человек и число это с каждым годом только увеличивалось, — что в нем переменилось за это время. Я заразился их настроением и рассказывал про себя, про майку папы с той самой надписью-кричалкой, про… да про все. Кроме Артура, тут уж с обеих сторон царило всепонимающее молчание.

Папа оказался отъявленным болельщиком. И раз уж никто не хотел выезжать в город на матч «Асбеста» с «Гомсельмашем», решили посмотреть его все вместе, поболеть, вспомнить былое. Отец Оли очень хотел найти во мне собрата по футбольной страсти, но я только имитировал ее, делая вид, что происходящее в телевизоре мне хоть в какой-то мере интересно. Интересен был разве что сам «Рубин» — я давно не видел цветного изображения, так что происходящее на экране казалось наполненным каким-то более глубоким смыслом, что ли. По крайней мере, до тех пор, пока не пошел черно-белый фильм. Видеть его не раскрашенным, вдруг показалось дурным тоном, хотелось всего цветного, всего яркого, как само лето в многоцветье красок за окном. Даже зашедшее солнце не смогло вывести их все, наступавшая ночь и та лишь приглушила, но не удалила цвета. Вдали виделись кирпичные дома, с разрисованными боковушками, панельные пятиэтажки — кажется, самые высокие строения в поселке, еще дальше бетонная поликлиника, дом культуры, сквер, фонтан. Вскоре зажглись редкие фонари, подарившие память о минувшем дне и как бы проложившие мостик в день грядущий.

Я что-то говорил и об этом солнышку, Оля только улыбалась и гладила меня по вихрам, целуя в висок, прижимаясь и вдыхая запах волос. И я делал какие-то глупости, целовал сгиб ее локтя, гладил груди сквозь чашки бюстгальтера и шептал, много чего шептал — сам себя не помня. Лето вдруг вырвалось из душных городских стен и окутало нас пеленой, жадной дурманящей близости.

Странное дело, вроде бы хотелось, жаждалось, но то ли жара, то ли смена обстановки — мы лишь ласкали друг друга, не позволяя себе перейти невидимую грань, отделившую нас от чего-то простого, понятного, возможно, требуемого, но вот сейчас запретного. Мы целовались и мечтали о потаенном, не смея выразить вслух — пока снизу не напомнили о времени, пока Олю не позвали, будто маленькую девочку, и она, с тихой улыбкой, вдруг зажегшейся на лице, поцеловав меня в последний на сегодня раз, спустилась, тихо прикрыв за собой дверь.

А утром снова пришла, так же тихо, незаметно, тайно. И совсем иначе, нежели вчера, мы вели себя, мы наслаждались друг другом, мы уже не таились, вернее, таились, боясь спугнуть и свои страсти и тишину, окутывавшую дом — хотя давно наступил рассвет, солнце поднялось к зениту, и только сонная одурь выходного дня не давала поселку пробудиться раньше времени. В этой тиши мы отдавались друг другу, страстно, повелительно настойчиво.

И только потом был завтрак, неспешные беседы за чаем. Оля пригласила меня искупаться, нет, не на речку, она слишком уж загажена отходами, сливаемыми с опытного завода, а на Долгое озеро, прохладное, большое, в места, куда никто не ходит.

Я не мог не подчиниться. Выискал нечто, что может сойти за плавки и майку, старую со стершейся надписью — одна из первых партий нашего ателье. Хорошо хоть догадался взять ее. По пути все пытал солнышко, чего она нарассказывала о родителях всякой строгости. Простые, интересные люди, с которыми приятно пообщаться.

— Наверное, хотела тебя представить с лучшей стороны. Ты же ведь мобилизуешь потенциал, как на экзамене. И вчера блистал.

— Да, отчасти это нервное. Но они мне очень понравились.

— Я рада.

— И больше так меня не пугай. Я бы майку надел, а то вчера упарился в рубашке до невозможности.