Не судьба

Уронив письмо на стол, я ещё молча, неподвижно просидела перед ним, читая и не видя, где–то минуты три. Думать ни о чём не хотелось. Да и о чём, в сущности, теперь можно было думать? История кончилась, и кончилась вот так. Путь, который я с такими трудностями преодолевала, окончился тупиком…

Бессмыслица. Бессмысленные потуги. Может, и правда не судьба? Я не хотела об этом думать. Я теперь вообще ничего не хотела, ни думать, ни тем более делать. Я только чувствовала, что смертельно устала от всего этого. Всё пустое. И всё это теперь уже не имело ни малейшего значения.

Я сидела и машинально, не отдавая себе ни в чём отчёта, чиркала зажигалкой, которая случайно оказалась у меня под рукой. Ровный керосиновый язычок пламени завораживал и гипнотизировал меня. Придвинув письмо к краешку стола, я подожгла уголок листка. Бумага вспыхнула и, чернея вместе с синими Танькиными каракулями, медленно скукожилась в огне.

А я смотрела, не отрываясь, на горящую бумагу, и не оторвала взгляда даже тогда, когда она угасла, и, перегорев, рассыпалась по столу чёрными ошмётками, подёрнутыми серой пылью пепла.

Эпилог.

Прошло восемь лет.

Много воды утекло с тех пор. Я выросла, окончила школу, поступила в институт, пошла работать. Уже мало что осталось от той прежней наивной и восторженной девчонки, которой я когда–то была. Изменилась я, изменились мои вкусы и мир вокруг меня. Теперь уже меня тошнило от любимой когда–то раньше группы «Руки Вверх» — да и группа уже обмелела и стала не та. Я теперь слушала совсем другую музыку, ездила по совсем другим местам и общалась с другими людьми. Теперь я легко отмахивала на экспресс–поездах тысячи вёрст, свободно мутила с парнями, и мне уже не приходилось для этого выкручиваться, врать родителям и скрываться от бабушки–паникёрши. Родители мои к тому времени уже развелись, отец пропал в неизвестном направлении, а мать махнула на меня рукой и совершенно перестала интересоваться моей жизнью. Что же касается Старой Пизды, как обозвал когда–то мою бабушку Ромка, то она умерла, не оставив мне в наследство ни шиша. Я абсолютно безразлично отнеслась к этому и не пришла ни к её смертному одру, ни к гробу провожать в последний путь. «Можете обвинять меня в чёрствости, — говорила я в ответ на упрёки со стороны, — Мне плевать на наследство и состояние — не оставила, и чёрт с ней, но Ромку не прощу ей никогда…»