Не суди по оперению

Алекс больше не решался смотреть старой даме в глаза. Откуда она так хорошо все про него знала? Это его интриговало и раздражало одновременно.

– Мы с мужем, – продолжила Максин, – где бы мы ни жили, всегда находили возможность пойти погулять куда-то на природу. Пройдя несколько метров и убедившись, что мы совсем одни, мы принимались кричать что есть сил. Нам становилось безумно хорошо. Мы освобождались от всякого напряжения и от негативных последствий стресса.

Поскольку Максин все еще не удавалось убедить Алекса, она перешла к более действенным средствам:

– ААААААААААААААААААААААААА!

Он подскочил так сильно, что стукнулся головой о потолок низенькой «Твинго».

– Вы с ума сошли?!

– Не окончательно, но почти что. Но это не за горами. АААААААААААА!

– Прекратите! Нас услышат!

Максин, с поднятыми в изумлении бровями, широким жестом обвела безлюдную местность вокруг них.

– Ты что, боишься напугать коров? Мы здесь одни. АААААААААААААА! Я себя чувствую уже гораздо лучше.

– Вы – да, но зато я сейчас оглохну. Если мы выберемся когда-нибудь отсюда, мне придется лечиться от глухоты… Прекратите так орать! У меня голова лопнет.

– Если у тебя и лопнет голова, так оттого, что ты не даешь выхода своим эмоциям. Я не перестану, пока ты не попробуешь хоть один раз. А у меня чертовски громкий голос, я могла бы петь в опере…

Максин собиралась снова заорать, когда Алекс ее остановил:

– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но договоримся: я это делаю, только чтобы вы замолчали, а не для того, чтобы дать выход чему-то там, «впустить в меня жизнь» или ради каких-то еще научно доказанных глупостей.

– Идет.

Алекс расстроился. Он надеялся выиграть время, начав спорить с Максин. Но она, казалось, снова угадала его замысел.

По правде говоря, ему было очень плохо. Он, как правило, не любил выражать свои чувства. Но тут, в своей бедной заглохшей без бензина «Твинго», в компании Максин, в деревне с восьмьюдесятью пятью жителями ему было совсем отвратительно.

Даже само слово «чувство» его смущало. За ним стояла какая-то нагота, делавшая его уязвимым. От взгляда ясных глаз старой дамы эта неловкость лишь усугублялась.

– Закройте глаза.

– Зачем?

– Затем. Я не могу это сделать, когда вы на меня смотрите.

– Но я же прошу тебя крикнуть, а не пописать у меня на глазах.

– Это одно и то же.

– Не совсем. Я тебя, конечно, люблю, но предпочитаю первый вариант.

– Закройте глаза, или я не стану этого делать.

– До чего же ты трусишь иногда! Ладно уж.

Старая дама демонстративно повернулась к нему спиной и сложила руки на груди, тяжело вздохнув при этом. Но тут она заметила отражение молодого человека в боковом зеркале. Ничего не сказав, она стала смотреть за его приготовлениями.

Можно было подумать, что он настраивается стартовать в триатлонной гонке. Он глубоко вдыхал и выдыхал, широко раскрывал рот и растягивал губы. Максин стало смешно, но она удержалась от смеха, ни в коем случае нельзя было, чтобы Алекс заметил, что она за ним наблюдает. Видя его, она поняла, каких усилий стоило ему выполнить ее просьбу. Для нее речь шла лишь о том, чтобы прокричаться, для него дело было в другом… Ему надо было встать над своей природной робостью, над своим воспитанием, условностями, надо было выйти из зоны комфорта…

– А-а-а.

Никакой реакции.

– Ну вот, я крикнул. Можете поворачиваться.

– И это ты называешь крикнул? Я думала, какой-то котенок пищит в кустах. Давай посильнее.

– Не хочу.

– Плевать, хочешь ты или нет. Ты это сделаешь, и точка.

Максин снова заговорила не допускающим возражений тоном учительницы, которая не даст спуску упирающемуся ученику.

– У меня не получается.

– Подумай о том, что тебя выводит из себя. О девушке, которой на тебя наплевать, о своей депрессии, о врачах, о родителях, о полиции, которая тебя ищет, о тюрьме, о болезни, о смерти…

– АААААААААААААААА!

Максин подпрыгнула и ударилась головой об угол двери. Ее внимание привлекло то, чего она до сих пор не замечала.

– АААААААААААААААААААААААААААААААААА!

Она снова подскочила, уклоняясь на сей раз от удара головой. Она постаралась разобрать, что написано на дорожном знаке, но с ее слабым зрением это было нелегко.

– ААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!

Она была близка к цели. Надо сосредоточиться. Буквы, написанные на деревянной табличке, были кое-где стерты, но она начала разбирать слово. От такого напряжения ей стало больно глазам. Ей и без того было тяжело, а с этим горлопаном, оравшим у нее под боком…

– АААААА…

– Ты прекратишь орать? Невозможно сосредоточиться. Иногда диву даешься, что у тебя в голове!

Алекс, остановленный в своем порыве, когда его усилия уже начинали благотворно сказываться, решительно ничего не понимал.

– Но…

Старая дама взяла обеими своими морщинистыми руками голову Алекса и подтащила ее почти что до бокового стекла пассажира.

– Смотри! Мы спасены.

– Ничего подобного, – ответил Алекс, массируя себе шейные позвонки.

– Я же говорила, что название этой деревни мне откуда-то знакомо.

– Быть этого не может.

Максин уже хлопала от возбуждения в свои маленькие ладошки.

– Мы будем ночевать в юрте.

46