У Алекса перехватило дыхание. Помещение было действительно немаленьким. Широкие деревянные брусья, укреплявшие изнутри крышу, соединялись вокруг отверстия в центре потолка. Интерьер был изысканным и уютным. Те же красные тона, что и на дверях, присутствовали на спинках кроватей, сундуках и низеньком столике. Всей этой обстановки, хотя и по-спартански лаконичной, вполне хватало, а кроме того, от нее веяло безмятежностью, которой Алекс на удивление тут же проникся.
Максин явочным порядком выбрала правую кровать, положив на нее свою огромную сумку. Алекс стоял позади у порога. Ему было не по себе от этого неожиданного соседства. Ему не нравилось, когда кто-то нарушал неприкосновенность его сна. Он чувствовал себя уязвимым, когда спал. Он не мог контролировать себя во сне. А вдруг ему приснится кошмар и он проснется от своего крика? Из-за него у старой дамы случится припадок.
Кошмарные сны снились ему часто. Почти каждую ночь. Он этого немного стыдился. Только дети имеют право видеть страшные сны так часто. Но ему-то снились вовсе не монстры под кроватью. Он вновь и вновь видел все свои неудачи. Он постоянно прокручивал в голове свои мрачные мысли, так что они в конце концов материализовались в ночные видения.
Однако в присутствии Максин, пусть непривычном и смущающем, было что-то обнадеживающее. Как будто она могла прогнать злые силы. Может быть, ему наконец удастся выспаться?
Алекс не знал своих бабушек и дедушек. Родители отца умерли до его рождения, а родители матери не подавали признаков жизни после размолвки столетней давности. Он никогда не ездил на лето к «бабуле и дедуле». У него не было ни дедушки, который научил бы его копаться в саду, ни бабушки, которая научила бы его печь пироги. Хорошо, наверное, их иметь. С ними должно быть спокойно.
Максин, с ее харизмой, чудачеством, ребячливостью, доброжелательностью и оптимизмом, наверняка позволит ему провести ночь как следует, он в этом уверен.
Алекс с нежностью смотрел, как она достает из своей огромной сумки какие-то вещи. Она это заметила.
– Что такое? У тебя какой-то странный взгляд. Только не говори, что ты принял диазепам!
Алекс опустил глаза.
– Да ничего такого.
Максин понимающе улыбнулась.
– Тебе нравится здесь, да?
– Точно.
На сей раз ей не удалось прочитать его мысли. Он испытывал от этого смешанное чувство гордости и разочарования. Но может быть, она только сделала вид, чтобы его не смущать. Молодой человек вздохнул. Старая дама, несомненно, оставалась для него загадкой.
Максин продолжала обустраиваться. Достала небольшую косметичку и будильник с заостренными стрелками, который поставила на необтесанный пень, служивший тумбочкой.
– Ты смотрел фильм, где мужчина и женщина в гостинице вешают простыню посередине номера, чтобы отделиться друг от друга?
– Что-то припоминаю. Кажется, да, но не знаю, как он называется.
Он нахмурился и продолжал:
– Терпеть не могу искать названия фильмов. Тратишь на это часы.
– Я тоже. Но это название вертится у меня в зубах.
– Вы уверены, что не помните ни одного слова?
– Лучше не придумаешь, как спрашивать название фильма у больного Альцгеймером.
Алекс сгорбился, а глаза стали грустными.
– Простите, я забыл.
– И хорошо. Это значит, что ты не считаешь меня больной, и мне приятно. А все потому, что я отлично выгляжу и у меня нежный цвет лица. Да и стройная фигура имеет значение.
Он улыбнулся, видя, как Максин достает пудреницу, чтобы навести красоту. Она умело провела пару раз по лицу пуховкой, заговорщицки улыбнулась зеркальцу и, захлопнув пудреницу, добавила:
– Я удивлена, что ты знаешь этот фильм. Ты чертовски хорошо подкован в кинематографии.
– Большой плюс при депрессии, что у тебя куча времени, чтобы смотреть телевизор.
– Сделаем так же?
Алекс огляделся.
– Но здесь нет телевизора.
– Я не про телевизор, я предлагаю тебе сделать так же с простыней, как в фильме?
– И так нормально, Максин, думаю, я смогу сдержать свой пыл.
– Говори за себя! А я ничего не обещаю, – ответил она, подмигнув.
Алекс застыл, наполовину испуганный, наполовину развеселенный.
– Да я шучу! – воскликнула старая дама, расхохотавшись.
Алекс облегченно вздохнул, и Максин продолжала:
– Итак, молодой человек и молодая женщина в одном номере… Что подумает администратор?
– Что это бабушка и внук.
– О, как это грубо. Ты знаешь, кто такие штрейкбрехеры? Так вот, ты – штрейкбрехер.
И она бросила на него один из ее фирменных грозных взглядов, а затем продолжила разбирать вещи. На пне-тумбочке уже не осталось места для ее бесчисленных вещиц. Максин огорченно вздохнула и стала смотреть, куда бы сложить все, что держала в руках. Оглядев юрту, она уставилась на один из сундуков, покрытых геометрическим узором. Затем направилась к самому маленькому из них и опустилась на колени, почти скрипя суставами.