Не суди по оперению

Алекс и злился, что его провели, и изумлялся. К этой чехарде эмоций примешивалась и гордость за себя.

Он посмотрел на оставшийся равиоли, улыбнулся и положил его в рот. Расхрабрившись, взял и пиалу с белой мутной жидкостью. Он уже поднес ее к губам, как вдруг остановился в нерешительности:

– А это что?

– Aïrag.

– Что это такое?

– Сперма яка.

Алекс сморщился и чуть не бросил пиалу на пол. Максин расхохоталась и отпила глоток.

– Ну я же смеюсь над тобой! Это кумыс, из кобыльего молока. Попробуй, это восхитительно!

Обиженный, но успокоившийся Алекс закрыл глаза и глотнул из пиалы.

– Не так уж и плохо.

– Видишь, я была права. Можешь мне довериться.

– Довериться, когда вы меня обманули?

– Ты уже пил кобылье молоко?

– М-м-м… нет.

– Если бы я сразу сказала, что это кобылье молоко, ты бы отказался его выпить. Но когда я внушила тебе, что это сперма яка, а потом сообщила, что это кобылье молоко, ты успокоился и даже не нашел ничего страшного в том, чтобы его выпить.

Максин была необычайно горда собой. Она чуть не добавила – что и требовалось доказать, но он бы решил, что она слишком хвастается. Она умела скромно радоваться своим победам.

Она протянула пиалу с кумысом Алексу:

– За твое здоровье!

48

Ночь прошла отлично. Алекс спал крепким и здоровым сном, который ни один кошмар не мог нарушить. День, проведенный с Максин, так его утомил, что ему не потребовалось никаких снотворных, чтобы уснуть. Он лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь сладкой истомой в полудреме.

Они замечательно провели вечер. Максин обнаружила небольшой музыкальный центр с единственным диском. Монгольская музыка сначала удивила Алекса. Но когда он не стал сопротивляться удовольствию от знакомства с новым, то почувствовал всю ее красоту. Как правило, сопровождаемая пением, эта музыка воспроизводила звуки природы. Максин осторожно прикрыла руками его веки. В темноте уютной юрты низкие, с хрипотцой голоса певцов переносили его в далекие степи, среди которых он видел себя скачущим верхом на лошади. Он ощущал, как ветер дует ему в лицо, вдыхал запах трав, слышал нежное журчание реки, чувствовал, как он насыщается силой гор.

Затем пение гармонично дополнилось игрой разнообразных инструментов. Звуки лютни, вьелы, гобоя, варгана и поперечной флейты наполнили юрту, погружая ее постояльцев в транс. Они танцевали, полностью расслабившись. Алекс больше не был закомплексованным молодым человеком, а Максин – старой больной женщиной. Они были монгольской королевой и монгольским принцем, летящими по степям на гордых скакунах.

Никогда еще и ни с кем Алекс не переживал настоящий момент так остро. У него было впечатление, что Максин стала ему близка до такой степени, до которой он никогда и с ни с кем больше не дойдет. Всего за один вечер они все упустили и все вновь обрели.

У него не было никакого желания открывать глаза. Так бы он и остался навсегда в этой юрте под одеялом из шерсти яка, вместе с Максин. Здесь их не искала полиция. Не было ни депрессии, ни болезни Альцгеймера. Он привыкнет к khuushuur и к aïrag, так и быть. Он охотно откажется от шоколадных мюсли в пользу кумыса, если это обеспечит им свободу.

Он размышлял над плюсами и минусами такой жизни, но вдруг почувствовал, как что-то холодное и гладкое коснулось его лица. Он нехотя открыл глаза и очутился нос к носу с Максин. Склонившись над ним, она прикладывала к его ноздрям зеркальце. Алекс оттолкнул ее.

– Что вы делаете?

– Я только проверяла, не умер ли ты. Я тебе вчера объясняла, как это делается.

– А с чего бы мне умереть?

– С психами никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Надо все время за ними следить. А вдруг ты ночью покончил с собой.

– Но у меня нет желания умирать.

– Рада слышать это от тебя, – торжествующе произнесла Максин. – Я пошла за завтраком.

Алекс сначала оторопел, а затем тряхнул головой и рассмеялся. У него не было желания умирать. У него не было желания умирать! Раньше ему было наплевать на смерть, наплевать, будет он жить или умрет, потому что он прозябал в своем мучительном оцепенении. Но теперь ему совершенно не хотелось умирать. Более того – ему хотелось жить. Максин сделала так, что он это осознал. Она хорошо постаралась. Он почувствовал, что на душе у него стало легче, а плечи расправились, словно с них упал тяжелый груз. Его как будто снова до отказа наполнили воздухом. Он распрямился и глубоко вдохнул.

Но чуть не задохнулся на выдохе. Да, он хотел жить, но хотел, чтобы Максин тоже жила. Он ни на секунду не мог представить, что отпустит ее в Брюссель, а сам продолжит жить-поживать как ни в чем ни бывало. Это невозможно. Он не оставит ее одну. Она однозначно стала ему важнее, чем его прежняя жизнь. У него не было никакой весомой причины к ней возвращаться. А каждая минута с Максин была подарком.

Старая дама толкнула ногой неплотно закрытую дверь. Она несла красивый поднос с геометрическими узорами. Алекс с облегчением обнаружил на нем пирожки и что-то вроде чая.

– Boortsog от заведения поданы, – официальным тоном объявила Максин.

– Khuushuur сегодня не будет?