(не)свобода

До Академического театра на Тверском бульваре Фомин добрался пешком. Летний центр Москвы был пуст, только по обе стороны бульвара ездили поливальные машины. Одна из них чуть не окатила Фомина, но тот вовремя увернулся от струи, и поднялся по широким гранитным ступеням ко входу в театр. Прошел мимо афиши, уже пустой: сезон окончился. В последнем окне вывесили планы на осень: новые Чехов, Островский, Розов.

Навстречу Фомину воскрес охранник. Фомин назвал фамилию Рубцевича, и его пропустили. Мимо гардероба, освещенного зеленоватым светом ламп, и обшитого резными панелями буфета Фомин прошел к залу. Двери в зал, тоже зеленые, были приоткрыты, а изнутри доносился эмбиент.

На сцене, подсвеченные красным, стояли пустые декорации: усадьба, дуб, луна. «Чайка», недавно закончили репетировать. В проходе между партером и амфитеатром над пультом звукорежиссера колдовал бородатый худощавый мужчина в шапке и наушниках, лет на десять младше Фомина. Он курил и сбрасывал пепел в стоявшую рядом пепельницу, и вслед за движением рук по пульту менялась и музыка. Фомину казалось, что, чем ближе он подходит к звукорежиссеру, тем больше в мрачноватый звук вплеталось электроники и металлических запилов.

– Это был бы самый странный саундтрек для Чехова, – заметил Фомин, остановившись в паре шагов от пульта.

– Не, ну а что? – снял наушники Рубцевич и загасил сигарету о пепельницу. – Зато не скучно. Вы бы слышали, как они играют, – просто сдохнуть можно.

Он вытянул из пачки еще одну сигарету, сунул ее в рот и протянул руку:

– Алексей, полагаю?

Фомин кивнул, и Рубцевич, прикурив на ходу, направился в сторону выхода из зала:

– Давайте пообщаемся где-нибудь за пределами этой юдоли скорби.

– А что, есть где?

– Да пойдем в буфет, я тебе кофе налью, – Рубцевич полуобернулся, спросил: – Ничего, если на «ты»?

Фомин не возражал.

В буфете Рубцевич сделал Фомину эспрессо и предложил коньяк, но тот отказался. Себе звукорежиссер организовал кофе с молоком, поставил рядом с собой – и тут же закурил, опустив на стол пепельницу. Потом достал из кармана монетку и стал подбрасывать в воздух, наблюдая, какой стороной она падает.

– Обеденный ритуал? – поинтересовался Фомин.

– Нет. Проверка на адекватность.

– Чью? Свою? Или мою?

– Нет, – улыбнулся Рубцевич. – Реальности.

– Не понял.

Рубцевич подбросил монетку. Она упала орлом вверх.

– Если три раза выпадать будут разные значения, то с реальностью всё в порядке, – сказал Рубцевич, кладя монету на согнутый палец. – А если нет…

– То что, пора вызывать врача? – усмехнулся Фомин.

– Вроде того. Ну, или что-то прогнило в Датском королевстве. – Рубцевич оценивающе оглядел решку, будто удостоверяясь, что она не превратится обратно в орла, и подбросил монету еще раз. Потом глянул на Фомина. – Мне сказали, что ты ищешь специалистов для экспертизы по делу Цитрина?

– Да. Только теперь кое-чего не понимаю, – сказал Фомин, наблюдая, как из-под ладони Рубцевича появляется орел. – Я думал, что поговорить надо будет с директором театра, ну или там… замом…

Рубцевич чему-то улыбнулся и подвинул монетку на сторону Фомина.

– Так зачем тебе разговаривать с каким-то звуковиком?

Фомин кивнул.

– А кинь монетку.

– Зачем?

– Просто кинь.

Рубцевич наблюдал, как небрежно подброшенная Фоминым монета крутит «восьмерку» в воздухе, и сказал:

– Ну, скажем, Матфей и Гольдони были неправы, и слугой двух господ можно быть легко. Особенно если второе управление не так часто дергает. Зато я точно знаю, кто сделает нормальную экспертизу. Кто из театральных пацанов наш человек, а кто нет. Удобно.

– А другие сотрудники театра – они в курсе?

– Конечно. Ну, точнее, предполагают.

– И что, это не мешает?

Рубцевич улыбнулся.

– Ну, а что они скажут? Что у вас звукорежиссер – чекист? Да я последний раз хер знает когда лично отчитывался. Никто им не поверит, ну, или сделают вид, что не поверят. Своих дел по горло, еще вот только разоблачениями заниматься… – Он кивнул на монетку: – Ты кинь еще раз.

– Ты же уже… проверял?

– Никогда не поздно удостовериться еще раз.

Фомин пожал плечами, подбросил монетку, она едва не угодила в чашку, отскочила – второй раз выпал «орел», – и Фомин отпил кофе.

– Так что там с экспертами?

– Ну, смотри, есть две линии – линия Академического театра и линия Леонова. Такая, более консервативная, православная. Первая очень надежная, нормальные ребята сидят, правда, с цифрами вечная у них путаница, и еще… – Он затянулся. – Как бы сказать. На каждом суде к ним вопросы, на каждом. А один из этих стоит, рот разинул, а сказать ничего не может. Нет, наверное, для дел поменьше, не таких, как с этим твоим Шевченко, – оно бы и подошло. А тут… вопросов будет много.

Фомин понимающе кивнул. С экспертами он и сам постоянно мучался.

– А что со второй линией?

– По православной линии эксперты всегда надежные, идеологически правильные, знают, что́ на суде сказать надо, – Рубцевич затушил сигарету и только теперь притронулся к кофе, – но мы с Леоновым больше не работаем.

– Ого? Почему?