(не)свобода

Старик подошел к автозаку и что-то спросил у водителя. Пару секунд спустя из автозака вылез омоновец и подошел к старику вплотную: выше его ростом на целую голову, в руках автомат. Так они смотрели друг на друга несколько мгновений, и Саша уже подумала было, что старика задержат. За что? Так ли уж важно теперь, за что?

Но старика не стали задерживать. Старик что-то спросил, и омоновец выразительно качнул автоматом: рефлекторное движение, которое лишь со стороны казалось угрозой. Старик поник головой, махнул шапкой и отошел от автозака. Потом остановился перед лестницей, ведущей в театр. За остекленными дверьми было видно бойцов ОМОНа, которые застыли там, словно греческие статуи. Словно театр теперь принадлежал им.

Старик покачал головой и пошел вниз по Казачкова: мимо старого и давно закрытого кафе, общежития института геодезии, мимо кустов жимолости, перед которыми выстроилась батарея пустых бутылок и банок. Спустя минуту его уже и след простыл.

Саша набрала полный рот воздуха, достала смартфон из кармана и стала скроллить уведомления, стараясь не зареветь. Между сообщениями из редакционного чатика она увидела облепленные смайликами послания Олега: он спрашивал, в силе ли их сегодняшняя встреча. Чуть, блин, не забыла.

Фомин

– Кто-нибудь, выключите музыку. Вашу мать, выключите музыку!

– Виноват, товарищ полковник. Это для… настроения.

– Для какого еще нахуй настроения?

– Ну, чтобы… Веселее было, знаете…

– Пусть вас работа веселит, товарищ ефрейтор. А не… Что вы там слушали?

– «Joy Division», товарищ полковник.

– Вот-вот. Не надо нам тут этого… всего. Так, Сергеев, вот это берем и конфисковываем.

– Товарищ полковник?..

– Что вы все на меня смотрите? Это вещественное доказательство, это надо забирать.

– Да, но как его забирать? Это ж какая махина… Шо с ним делать?

– Полонез играть, Сергеев! Сказал конфисковывать – значит конфисковывать!

Романов хлопнул рукой по крышке черного рояля, стоявшего в подсобке. Рояль был накрыт брезентом, который теперь чуть откинули, так что выступающая фигурная ножка, прикрытая крышкой клавиатура и золотые буквы «Bohemia» выглядели приглашением к игре. Едва ли кто-то из присутствующих мог бы на него откликнуться.

– Что может доказать рояль, товарищ полковник? – Канабеев сложил руки на груди. – Нельзя просто так конфисковать собственность без должного обоснования.

– Ну, мы же забираем ноутбуки и прочую технику… – пробормотал росгвардеец.

Полковник тяжело вздохнул. Это был трудный день.

– Так, товарищ ефрейтор, подите-ка займитесь охраной свидетелей, – махнул рукой Романов. – И вызовите, пожалуйста, сержанта Максимова.

Когда ефрейтор ушел, полковник выразительно посмотрел на Сергеева. Тот, в свою очередь, с удивлением рассматривал Канабеева: сотрудник второго управления ФСБ с натертыми воском волосами приподнял крышку клавиатуры и перебирал клавишами.

– Вы решили его настроить, товарищ Канабеев? – насмешливо спросил Сергеев.

– Нет, – лейтенант нажал на педаль и вытянул глубокое «фа». – Я пытаюсь понять, зачем нам конфисковать гребаный рояль из театра. – Он посмотрел на Сергеева и улыбнулся. Улыбка у него была неприятная. – Почему бы роялю не стоять в театре, а, товарищ полковник?

Полковник только гневно пробормотал что-то про собственность и аренду. Сергеев закатил глаза. Лейтенант ФСБ внезапно ударил по клавишам и провел пальцами вдоль всей клавиатуры, огласив комнату резким переходом от нижнего к верхнему тону, после чего резко захлопнул крышку.

– Это просто рояль! – воскликнул он, стукнув кулаком по раме. – Это просто рояль, который стоит в театре! Это даже не макбук за двести тысяч! Это, – он еще раз стукнул по крышке, от чего возмущенно громыхнули струны, – просто музыкальный инструмент! Или вы собираетесь декорации тоже конфисковывать, полковник?

– Теоретически рояль можно лехко увезти к себе домой, – не очень уверенно пробормотал Сергеев. – Даже увезти за г’раницу. Если разобрать по частям, не так дорог’о получится…

Лейтенант посмотрел на него дикими глазами.

– Ну, я чисто теоретически рассуждаю.

– Вы вообще представляете себе, как работает театр? – с трудом сдерживаясь, спросил Канабеев. – Или вы что, думаете, что можно просто так погрузить целый чертов рояль в грузовик и увезти домой? Из театра? Да кто вообще в своем уме будет это делать?!

– Никто и не говорил, что Цитрин в своем уме, – безэмоционально сказал Романов. К нему вернулась прежняя твердость духа, которую он было утратил после унижения на сцене театра. – Может быть, его задержанием мы как раз прервали преступную операцию по…

– Вот вы точно не в своем уме, полковник, – отрезал молодой человек. Он задернул брезент и двинулся к двери. – Фома Владиленович будет очень недоволен.

– Побежите к нему плакаться? – усмехнулся Романов. Он уже осмелел настолько, что вспомнил вдруг, что вообще-то старше лейтенанта по званию – даже если брать в расчет разницу между их ведомствами.

– Нет, – в дверях Канабеев обернулся и смерил обоих следователей уничижительным взглядом. – Расскажу, как вы превращаете расследование «аморальной деятельности» Цитрина в фарс.