— У моста через Тигоду нас всех переписали. Я назвался Сидоровым Иваном. Больше они ничего не спрашивали, но потребовали, чтобы мы все утром были здесь. Каждого ждала опять та же работа. Вскоре я был в центре Любани, где продолжил разведку. О результатах тебе уже говорил наш командир.
Ваня нагнулся, подбросил дров в «буржуйку» и взглянул на своих друзей. На лице Кузьмина, освещенном ярким светом из открытой дверцы печки, он увидел веселую, подбадривающую улыбку. А его цыганистые, всегда такие решительные, иногда жесткие глаза излучали в этот миг какую-то нежность и ласку. Удивленный Ваня, словно на экране, в них прочитал: «Ты молодец, дорогой мой. Голубок! Ты отлично держал себя в сложной, очень сложной обстановке. И ты из нее вышел с честью. Смог найти в себе силы и успешно продолжить разведку. Это было, конечно, трудно. Но ты добыл нам нужные сведения. С такими ребятами нам не только фашисты, но сам черт не страшен».
Несколько зардевшийся Ваня быстро перевел взгляд с Кузьмина на сидевшего с опущенной головой Петю. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, он вскочил на ноги. На раскрасневшемся от огня его лице клокотала ярость. Стиснув зубы так, что видны были желваки скул, он стоял и долго смотрел на своих друзей, а затем громко сказал:
— Это все проклятый фашизм разрушил нашу привычную жизнь. Заставил нас прятаться на своей земле вот в этой полуразрушенной избе, вместо того чтобы нам всем учиться или работать. Мне очень хочется побывать в своем классе, посмотреть на школьных друзей. Где они сейчас?
Петя тяжело вздохнул, посмотрел на разведчиков:
— Я, ребята, после войны буду учиться только на одни пятерки.
Увидев у друзей улыбку, он быстро спросил:
— Не верите?
Кузьмин положил на плечо юного разведчика руку и ласково ответил:
— Верим тебе, Петя, конечно, так и будет.
Мальчик продолжал:
— Наши учителя отмечали мои способности. Мне вот только бы немного усидчивости. Уж слишком я был большим непоседой. Часто вертелся на уроках. Но я переделаю себя. Обещаю вам. Честное пионерское… Эх, быстрей бы разбить проклятых фашистов и в школу.
Он мечтательно улыбнулся и задумался. В убежище разведчиков установилась необыкновенная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием еловых дров в печке. Но вот Петя уселся на свое место на лапнике, затем поджал под себя ноги, тяжело вздохнул и сказал:
— Теперь я вам, ребята, расскажу о своей недавней разведке в Любани. Я только и думаю об этом.
И он повел свой страшный рассказ о Любаньском лагере для советских военнопленных. Потрясенный зверствами фашистов, Голубцов часто вскакивал, перебивал Петю и, сжимая кулаки, повторял:
— Сволочи! Какие изверги! Разве это люди? Стрелять их надо, как бешеных собак.
Кузьмин, который в самом начале войны бежал из такого фашистского лагеря в Литве, под Каунасом, скрежетал зубами и с хрипом из себя выдавливал:
— Дальше, Петя. Рассказывай со всеми подробностями.
Когда Петя кончил рассказ о своей недавней разведке, Ваня отвернулся и украдкой стал вытирать слезы, а Кузьмин только и смог вымолвить:
— Это, ребята, фашизм в действии, то ли еще будет…
Некоторое время разведчики молча наблюдали за веселой пляской огня в «буржуйке». Но вот Петя резво вскочил с кровати на ноги, схватил руками за плечи сидевшего рядом с ним Голубцова и, пытаясь повалить его на спину, радостно сказал:
— Ребята, а ведь нам скоро домой. Вы представляете? Домой! К своим, в Ленинград. Ох, и надоело уже болтаться по вражескому тылу, надоела сырость, слякоть, постоянная собранность.
Потом мальчик ясно и доходчиво рассказал ребятам о своем походе по окрестным деревням. В деревне Апраксин Бор в высоком кустарнике он установил крупную базу горюче-смазочных материалов, охраняемую двумя батареями зениток и пятью танками, вкопанными в землю. А в метрах пятистах от базы располагался завод по ремонту танков и автомашин, во дворе бывшего колхозного хозяйственного двора стояли искромсанные, подбитые и обожженные танки разных марок. В лесу, перед деревней Бородулино, на необычайно грязной, разбитой дороге стояли одна за одной 39 машин с прицепленными 76-мм орудиями. В огромных кузовах, закрытых брезентовыми тентами, находились снаряды.
На дороге к деревне Ильинский Погост, в молодом ельнике, он насчитал 25 фашистских танков. Вся эта огромная фашистская сила, облепленная грязью, ждала темноты. Ее путь лежал к Ленинграду, к фронту.