Не такая, как все

– Дипак, с тех пор как мы покинули Мумбаи, ты мне все уши прожужжал своими воспоминаниями о красотах Индии. Иногда у меня создается впечатление, что она застыла во времени, как эстамп. Ну а теперь Индия пожалует к тебе сама. Разве это не повод для радости?

– Ко мне пожалует не Индия, а твой племянник. Что ты о нем знаешь? Вдруг он неуживчивый? Раз ему нужна крыша над головой, значит, он явится сюда с пустыми карманами.

– Мы тоже такими были, когда сюда приехали.

– Но мы были полны решимости трудиться, а не ютиться по чужим углам.

– Подумаешь, неделя-другая! Это еще не конец света.

– В моем возрасте несколько недель – возможно, все, что мне осталось.

– Перестань, смешно слушать! Если уж на то пошло, днем тебя все равно не бывает дома. Я с радостью покажу ему город. Не станешь же ты лишать меня этого удовольствия?

– Где он будет спать?

Лали указала глазами на дальний угол коридора.

– И речи быть не может! – возмутился Дипак.

Он отложил салфетку, пересек гостиную и распахнул дверь голубой спальни. Он сам выкрасил ее в такой цвет тридцать лет назад. Когда он разбирал колыбельку, которую смастерил своими руками, он испытал самую жгучую в своей жизни боль. С тех пор он заходил в эту комнату всего раз в год, чтобы, сев на оставленный у окна табурет, молча помолиться.

Сейчас, увидев, как жена преобразила эту комнату, Дипак горестно вздохнул.

Лали подошла к нему сзади и обняла.

– Дыхание молодости пойдет нам на пользу.

– И когда должен появиться этот твой племянник? – спросил Дипак.

Не успел он договорить, как зазвонил домофон.

Дожидаясь гостя на лестничной площадке, Лали поправляла свое сари и высокий пучок, закрепленный светлым роговым гребнем.

Санджай вышел из лифта. На нем были джинсы, белая рубашка, элегантный пиджак и изящные спортивные туфли.

– Я представляла тебя не таким, – призналась смущенная тетушка. – Располагайся, чувствуй себя как дома.

– Это ни к чему, – раздался у нее за спиной ворчливый голос мужа. – Я пока угощу чаем нашего гостя, а ты ступай переоденься.

– Не слушай этого старого брюзгу, – отмахнулась Лали. – Дипак издевается над моим нарядом, но ведь я не знала, что за человек постучится в нашу дверь. Наша семья была такой консервативной!

– Индия сильно изменилась. Вы меня ждали?

– Конечно, еще как! Ты очень на него похож! – сказала Лали со вздохом, вглядываясь в его лицо. – Так и вижу брата, с которым в последний раз говорила сорок лет назад!

– Не мучай его своими допотопными историями, он, наверное, сильно устал, – вмешался Дипак, подталкивая гостя в сторону столовой.

Вернувшись уже не в сари, а в блузке и брюках, Лали застала мужчин за столом. Они перебрасывались редкими фразами, разговор явно не клеился. Она подала печенье, спросила племянника, хорошо ли он долетел, и стала перечислять достопримечательности, которые мечтает ему показать. Говорить приходилось за двоих: муж не блистал красноречием. Санджай не мог дождаться, когда сможет уйти, не показавшись невежливым. Увидев, как он борется с зевотой, Дипак ввернул, что всем уже пора отдыхать.

– Твоя комната готова, – сообщила Лали.

– Моя комната? – удивился Санджай.

Взяв племянника за руку, она повела его в голубую спальню. Санджай осторожно заглянул в дверь.

Раскладной диван с бархатной обивкой и грубыми спинками Лали застелила оранжевыми простынями, подушек было две, в наволочках в цветочек, одеяло она сама сшила из разноцветных лоскутов. Перенесенный из прихожей столик был превращен в прикроватный, на нем красовался глиняный горшок с бумажными цветами.

– Надеюсь, тебе здесь понравится. Я так счастлива принимать тебя у нас в гостях!

Санджай покосился на часы: стрелки показывали 19:15. Мысль о том, что придется отказаться от апартаментов в «Плазе» с видом на Центральный парк ради комнатушки площадью шесть квадратных метров в Испанском Гарлеме, приводила его в ужас, и он лихорадочно придумывал отговорку, чтобы вырваться из западни, не обидев тетушку. Ничего не придумав, этот раб благопристойности позвонил водителю и хрипло сообщил, что больше не нуждается в его услугах. И всю ночь ворочался и слушал надсадный скрип пружин раскладного дивана, с тоской представляя себе широкую гостиничную кровать.

В доме № 12 по Пятой авеню Хлоя отперла дверь своей просторной квартиры. Положив ключи на столик у двери, двинулась по коридору – настоящей галерее своей жизни: все стены в нем были увешаны фотографиями. Некоторые из них ей нравились, например та, где был запечатлен ее отец в тридцать лет: густая шевелюра, лицо волевое, как у Индианы Джонса. Ее лицейские подружки обмирали от одного его вида. Кое-какие снимки она люто ненавидела: на одном из них ей вручали медаль после забега в Сан-Франциско, а мать стояла рядом с совершенно счастливым видом, хотя уже назавтра она собрала вещички и упорхнула. Некоторые фотографии вызывали ностальгические чувства, к примеру снимок собаки, члена семьи, – тогда ее родители еще были семьей…