– Возможно, ты права. Если бы я мог посоветоваться с тобой до того, как от нас ушла твоя мать… Но тебе тогда было всего тринадцать лет! – Профессор вздохнул. – Не пойму, зачем тебе носиться по кастингам, раз ты вполне преуспеваешь в деле, которым занимаешься?
– Затем, что моя карьера психотерапевта еще только начинается, у меня всего три пациентки, и в карманах у нас с тобой шаром покати.
– Наполнение наших карманов – не твоя забота. Если все получится, то я скоро подпишу контракт на серию лекций и приведу в порядок наши финансы.
– Но тебе придется уезжать далеко и тратить уйму сил. Пора мне зарабатывать самой.
– Нам придется переехать. Эта квартира нам не по средствам, она требует огромных трат, нам это не по силам.
– В этой квартире я дважды возвращалась к жизни: сначала после нашего отъезда из Коннектикута, потом после случившегося со мной несчастья. А главное, я хочу, чтобы ты в ней состарился.
– Боюсь, я уже в процессе…
– Тебе всего пятьдесят семь. Глядя на нас, люди принимают нас за влюбленную пару.
– Какие еще люди?
– Хотя бы те, что сидят у меня за спиной.
– С чего ты взяла, что они на нас смотрят?
– Чувствую – и все.
Совместные вечера Хлои и ее отца часто завершались простой игрой, доставлявшей им обоим немало удовольствия. Они молча глядели друг на друга, и каждый старался отгадать, о чем думает другой, используя как подсказку мимику или движения головы. Это их занятие почти всегда замечали соседи по ресторану. Редкий случай, когда Хлое нравилось вызывать любопытство: в кои-то веки интерес вызывала она сама, а не ее инвалидное кресло.
Шторы из органзы с цветочками почти не защищали от света, и Санджая разбудили первые же проблески утра. Сначала он не сообразил, где находится, но преобладавшие в комнате розовый и голубой цвета быстро развеяли его недоумение. Он накрыл голову подушкой и снова уснул. Спустя несколько часов вскочил с постели, поспешно оделся, схватил свой ноутбук и, не позаботившись причесаться, выскочил из комнаты.
Лали ждала его за кухонным столом.
– Куда хочешь сначала – в Метрополитен-музей или в Музей Гуггенхайма? Может, ты предпочтешь начать с прогулки по Чайна-тауну, Маленькой Италии, Нолите, Сохо? Выбор за тобой.
– Где тут ванная? – выдавил он.
Лали не сумела скрыть разочарование.
– Не забудь про завтрак, – сказала она приказным тоном.
Санджай плюхнулся на табурет, который Лали подвинула ему ногой.
– Хорошо, – уступил он, – только быстро, я очень тороплюсь.
– Можно поинтересоваться, что у тебя за работа? – спросила она, заливая молоком хлопья в его миске.
– Хай-тек.
– Что еще за хай-тек?
– Мы придумываем новые технологии, облегчаем людям жизнь.
– Тогда придумай мне племянника, который хоть немного развеет скуку моей повседневной жизни! С которым можно гулять, который расскажет мне о моей родине, о моей родне, с которой я так давно не разговаривала!
Санджай вскочил и неожиданно для себя самого чмокнул тетку в лоб.
– Обещаю! – заявил он, тронутый этим неожиданным признанием. – Все это будет! А сейчас мне надо бежать, работа не ждет.
– Тогда ноги в руки – и вперед! Я уже привыкла, что ты живешь у нас. И смотри, без глупостей: пока ты в Нью-Йорке, не может быть речи, чтобы ты ночевал где-то еще. Только у меня! Иначе – страшная обида! Ты же не рискнешь обидеть близкую родственницу, правда?
Вскоре Санджай выскочил из теткиной квартиры, оставив там свой чемодан: выбора у него не было.
Он открывал для себя Испанский Гарлем прекрасным весенним днем. Броские витрины, густые толпы людей на тротуарах, улицы, забитые отчаянно гудящими машинами… В этом хаосе не хватало разве что рикш. Провести двадцать часов в воздухе, чтобы угодить в Мумбаи по-пуэрторикански?.. Последней каплей стал звонок в «Плазу», чтобы отменить бронирование. После этого он обреченно нырнул в метро.
С тех пор как его тетушка распрощалась с родиной, в Индии многое изменилось, но некоторые традиции остались незыблемыми, в том числе почитание старших.
Санджай вышел на станции «4-я улица», понимая, что опаздывает на встречу. Шагая вдоль решетки Вашингтон-сквер-парка, он услышал мелодию. Вместо того чтобы обогнуть парк, он пошел через него напрямик, словно ребенок, завороженный дудочкой Гамельнского крысолова. На одной из аллей парка расположился трубач. Волшебные звуки его инструмента плыли среди ветвей американских тополей, норвежских кленов, китайских вязов и северных катальп. Вокруг музыканта собралось десятка два слушателей. Зачарованный Санджай опустился тут же на скамейку и замер.
– Это будет наша мелодия, надо ее запомнить, – раздался рядом с ним негромкий женский голос.
Он удивленно повернул голову.
– Начало знакомства всегда сопровождается музыкой, – игриво продолжила незнакомка, сияя улыбкой. – Шутка, конечно. Вы были так поглощены музыкой, что меня это тронуло.
– Мой отец божественно играл на кларнете. Его любимой вещью был как раз «Маленький цветок» Беше, под нее я засыпал почти каждый день…
– Тоскуете по родине?
– Пока рано. Я здесь совсем недавно.
– Прибыли издалека?
– Из Испанского Гарлема. Это в получасе отсюда.