Не такая, как все

— Через час?! Господи, я же в получасе езды от дома!

— Извини, Ли, это самое большее, что я могу для тебя сделать. Времени нет; номер идет в печать.

Лайам обернулся.

— Дэн, у тебя найдется ручка и лист бумаги?

— Конечно. — И Дэн исчез в соседней комнате.

Лайам глубоко вздохнул, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце.

— Я привезу текст через час.

— Через час и ни минутой позже! — предупредила его Лорен. — Опоздаешь хоть на секунду — пеняй на себя!

— Я уже начал работать.

Лайам пробормотал Дэну «Спасибо» и собирался повесить трубку, когда вновь услышал голос Лорен:

— Подожди-ка, Ли. Еще два вопроса. Точнее, один вопрос и один совет. Во-первых, постарайся не выходить за пределы семиста слов. Во-вторых, не намекнешь ли ты мне в двух словах, о чем собираешься писать?

Лайам намекнул.

Воцарилось глубокое молчание.

— Забудь о семиста словах, — произнесла наконец Лорен. — Пиши столько, сколько тебе нужно. Но не забудь: колонка нужна мне через час!

Послышался осторожный стук. Вслед за тем дверь приоткрылась, и в щелке показалось смуглое лицо Линды, жены Рикардо.

Марисала не улыбнулась ей. Даже не попыталась. Здесь, среди друзей, нет нужды скрывать свое горе. Прошлой ночью Марисала просидела с Рикардо и Линдой на кухне почти до рассвета. И рассказала им все.

Почти все.

Марисала не говорила им, что сердце ее разрывается от боли, что предстоящая жизнь кажется пустой и бессмысленной, что и тело ее, и душа рвется к Лайаму со всей силой истинной любви…

— Я принесла тебе кофе и пирожное. Только не знаю, любишь ли ты такие с кремом. — Линда поставила тяжелый поднос на стол. — Еще Рико спрашивает, не хочешь ли ты почитать воскресную газету?

Лишь одна газета в Бостоне выходит по воскресеньям. «Глоб». Газета Лайама.

— Нет, — твердо ответила Марисала. — Не хочу.

— Как хочешь, — заметила Линда и повернулась к дверям, придерживая газету под мышкой.

— Подожди! — Марисала прикрыла глаза, словно от боли. — Я передумала. Дай, пожалуйста, газету.

Линда улыбнулась и протянула ей толстый воскресный номер.

— Может быть, там есть какие-нибудь новости из Сан-Салюстиано, — заговорила Марисала, переворачивая листы.

«Нет, — мысленно продолжала она, — ты прекрасно знаешь, что я просматриваю газету не для этого. Я ищу колонку Лайама и, хоть и знаю, что прочту там заметки трехлетней давности, все же не могу успокоиться…»

Заголовок бросился ей в глаза. «ВРЕМЯ НАДЕЯТЬСЯ»… Это что-то новое!

Сперва Марисала не поверила своим глазам. Подумаешь! Просто приписали к старой статье новый заголовок!..

«Пять лет назад я стал политическим узником Сан-Салюстианского режима».

Марисала подняла изумленные глаза.

— Этого я еще не читала, — прошептала она. — Лайам написал новую статью!

«…Восемнадцать месяцев я провел во тьме. Восемнадцать месяцев, просыпаясь утром, я не знал, доживу ли до завтрашнего дня. Восемнадцать месяцев я жил лишь верой, что справедливость восторжествует, что силы демократии победят и гордый народ этого маленького острова завоюет себе желанную свободу. И не было ни единого дня, когда бы я не вспоминал о тебе — той девушке, что дважды спасла мне жизнь.

Марисала, я полюбил тебя с первой нашей встречи. Слишком много времени понадобилось мне, чтобы понять: это и есть любовь, глубокая, сильная и истинная. Я люблю тебя, и мне неважно, как ты выглядишь и во что ты одета (для меня ты — прекраснейшая женщина в мире). Я люблю твою гордость, благородство, великодушие. Мне нравится, что ты всегда готова отстаивать свое мнение, что ты не можешь спокойно видеть несправедливость…»

За Линдой тихо закрылась дверь, но Марисала даже не заметила ухода подруги. Она рыдала: слезы счастья ручьем текли по щекам.

Лайам ее любит! И снова пишет… пишет к ней и для нее.

…Марисала, я никогда не рассказывал тебе об этом… Дело в том, что меня пытали. Следователи из тайной полиции расспрашивали меня о силах Сопротивления — о тебе, Марисала, и твоих товарищах. Они полагали, что мне многое известно, и изобретали самые страшные мучения, чтобы заставить меня заговорить.

Но я почти ничего не знал — а если бы и знал, они не услышали бы от меня ни слова. Я смеялся им в лицо и говорил: «Вам не сломить меня! Я выживу! Я выберусь отсюда и расскажу миру о ваших преступлениях!» Но одна ненависть не смогла бы поддержать меня в часы нечеловеческих испытаний. Меня спасала надежда — надежда, что когда-нибудь я вновь увижу солнечный свет и твою улыбку. Я вспоминал о тебе, и эти воспоминания помогали мне выжить.

Но однажды враги сломили мою волю.

Меня вывели на залитый солнцем двор. В этот раз не били и не задавали вопросов. Капитан объявил, что у стен тюрьмы была поймана какая-то девушка: она пыталась проникнуть внутрь, чтобы передать мне еду и записку.

Я понял, что он говорит о тебе. Кто еще это мог быть? Я требовал, чтобы мне дали с тобой поговорить, но капитан расхохотался мне в лицо и заявил, что девушка убита в схватке с охранниками. А потом я увидел тело, распростертое в пыли… Я рванулся к нему, но охранники не дали мне подойти близко.