Не теряй головы

Вопрос о времени доктор Ньюсом изучил со всем тщанием. Убитую видели живой незадолго до одиннадцати вечера. Сам он осмотрел труп на следующий день, в девять утра. Трупное окоченение, сообщил доктор Ньюсом, наблюдалось выше поясницы; нижние конечности немного занемели, но это, по всей вероятности, просто из-за холода. Как правило, трупное окоченение начинает распространяться от лица и шеи, но в данном случае, безусловно… Первый присяжный едва не лишился чувств, и доктор Ньюсом не стал подробно описывать состояние лица и шеи жертвы. При обычных условиях, по его мнению, состояние торса позволило бы утверждать, что смерть наступила за семь-восемь часов до вскрытия; с другой стороны, тут важны характеристики мышечной ткани. Убитая была женщиной здоровой и крепкой; это могло замедлить процесс окоченения. Этому способствовало и другое обстоятельство: тело после смерти несколько часов находилось на сильном холоде. В целом доктор Ньюсом сказал бы, что смерть наступила не раньше чем за одиннадцать часов и не позднее чем за восемь часов до вскрытия. Толку от этого высоконаучного вывода не было никакого, поскольку за одиннадцать часов до вскрытия, как уже установлено, Пайпа была еще жива, а через час после этого снегопад прекратился. К тому же доктор Ньюсом добавил, что даже и насчет этих временных рамок ничего нельзя сказать с уверенностью, так как исключения встречаются очень часто и невозможно учесть все факторы, влияющие на состояние трупа. Кивнув коронеру, молодой доктор отправился восвояси. С его уходом присяжные заметно приободрились.

Странно было видеть присмиревшего Джеймса в роли вдовца, вынужденного вникать в различные обстоятельства, связанные с Пайпой Ле Мэй. Вся компания из Пиджинсфорд-хауса отчаянно ему сочувствовала.

Доктор Мир в краткой речи выразил свои соболезнования.

– Боюсь, я не могу их принять, – сказал Джеймс, дрожащими руками комкая поля своей шляпы. – Уже несколько лет Пайпа ничего для меня не значила. Мы изредка встречались в Лондоне, я ходил на ее спектакли и так далее, но я ее не любил, и у нее наверняка не было ко мне любви. Вы, конечно, очень добры, но я не хотел бы создать ложное впечатление…

Леди Харт опять вздохнула. Дети, дети… Ну почему они не могут промолчать? Соблюсти общепринятые условности и не вдаваться в детали! Честности тоже бывает иногда слишком много. Чрезмерная откровенность наказуема, как и неспособность принимать сочувствие, уважение, восхищение, если ты их не заслуживаешь. Зачем обязательно спорить? Пропустил бы мимо ушей, и все тут…

Доктор Мир был шокирован до глубины души. Мужья, потерявшие жен, должны скорбеть. Умершие автоматически становятся дорогими и любимыми. Собак не пускают на дознания с участием коронера. Невольно закрадывается мысль: уж нет ли чего между этим Николлом и той избалованной девицей, что на утреннем заседании показала себя такой же бесчувственной? Улыбка мистера Мира стала чуть менее благостной. Он оставил снисходительный тон и резко перешел к делу:

– Итак, миссис Николл приходилась покойной мисс Морланд двоюродной сестрой, верно?

Джеймс не сразу сообразил, кто такая миссис Николл.

– Миссис?.. А, ну да. Нет, не приходилась.

– Что не приходилось?

– Она не приходилась мисс Морланд двоюродной сестрой. Вы ведь сейчас говорили о Пайпе?

– Как же так? Вы хотите сказать, что миссис Николл, или мисс Ле Мэй, если употребить ее сценический псевдоним, не была в родстве с мисс Грейс Морланд?

– По-моему, не была. Помню, когда мы с ней поженились, об этом зашла речь. Она выросла в приюте, а мать мисс Морланд ее, кажется, удочерила.

– Кто же были ее родители?

– Понятия не имею, – ответил Джеймс. – Она, я думаю, и сама не знала. Боюсь, она была незаконным ребенком, если вы об этом.

Фрэн было его ужасно жаль. Он вертел в руках шляпу, слегка сутулясь, с равнодушно-небрежным видом, но Фрэн знала, что на самом деле для него пытка – стоять у всех на виду и слушать, как треплют имя Пайпы. Ясно же, что он винит себя, думает, что мог быть к ней добрее, лучше о ней заботиться, интересоваться хоть немного ее делами и тогда, возможно, защитил бы ее от такой страшной участи. В сущности, это смешно, думала Фрэн. О нем самом заботиться надо, а Пайпа, закаленный лондонский воробушек, и сама неплохо справлялась, но что уж тут поделаешь – смерть многое меняет, как ни притворяйся, что тебе все нипочем. Фрэн, вскинув голову, улыбнулась Джеймсу через весь зал суда – широко, не скрываясь и чуть насмешливо от огромной нежности. Коронер заметил эту улыбку и еще больше посуровел.

– Сообщите, пожалуйста, присяжным, какова была тема беседы во время вашей встречи в саду?

– Тема беседы? А, мы говорили о разводе.

– О разводе, вот как? И кто из вас хотел развода – вы или миссис Николл?

Джеймс замялся, и очень заметно.

– Речь шла не столько о том, чтобы развестись, сколько о том, чтобы не разводиться.

– Не могли бы вы объяснить подробнее? – терпеливо спросил коронер.