О травяных чаях он ничего не знал и даже не читал. Он пробовал их сам и испытывал действие каждого, но не запоминал и каждый раз пробовал заново.
Спустившись, он снова устроился в кресле и снова открыл свою книгу.
Если какие-то вещи не держались у него в памяти, то это потому, что она была занята книгами. А их он знал так хорошо, что мог страницами шпарить наизусть: три страницы из одной, три страницы из другой, три из третьей — и ни разу не сбиться.
Все книги, которые имелись в лавке, имелись в нем самом, записанные от первой до последней строчки, так что когда он их читал, то лишь оживлял в памяти.
А книги нуждались в хозяйском перечитывании, чтобы оставаться в его памяти живыми.
И Книжник читал непрерывно.
Два-три пудупудупуду спустя (приходил какой-то мужчина и спрашивал дерьмовые книжки, приходила жена какого-то мужчины и спрашивала дерьмовую книжку для мужа) в лавку вошел первый за день свидетель Иеговы.
Ему не нужны были книги, он хотел заставить Книжника радоваться тому, что жизнь прекрасна.
— Я что, похож на человека, которого можно заставить радоваться тому, что жизнь прекрасна? — почти невольно вырвалось у Книжника.
Свидетель заглянул ему в лицо, подумал и сказал:
— Пожалуй, что сегодня нет.
И вышел из лавки.
Книжник тоже задумался.
Потом поднялся на второй этаж в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало.
Нет, все же он был вполне похож на человека.
С без четверти одиннадцать Книжник ждал почтальона. Тот приходил в одиннадцать. Но Книжник, точно зная, что с ним придет письмо, готовился уже с без четверти.
С тех самых пор, как братья-сестры Книжника разъехались во все концы света, а у него осталось странное чувство, будто уехал он сам, они, как сговорившись (но вряд ли!), присылали ему по письму в день.
Всегда, в любую непогоду, дождь, ветер или снег.
Иной раз в письме была одна фраза, иной раз одно слово, а не то рисунок или вовсе ничего.
Но каждое утро письмо приходило.
На все письма всем братьям и сестрам Книжник всегда отвечал страничками, вырванными из книг.
Те об этих страничках никогда не писали, но Книжник по письмам угадывал, что странички получены и прочтены.
Переписываются ли братья и сестры между собой, Книжник не знал.
Но думал, да, надеялся, что да, молился Богу, чтобы да.
Пудупудупуду — вернулся Бог.
— Ага, — воскликнул Книжник. — Его Величество перестали дуться…
Пудупудупуду — Бог ушел.
Ровно в одиннадцать вошел почтальон. Сам того не зная, разминулся в дверях с Господом и на короткое время заменил Его, судя по ликующему виду Книжника — он получил письмо от самой младшей сестры.
У Книжника уже лежало в конверте, но без адреса, письмо для одного из братьев, он быстро надписал конверт и отдал почтальону. Потом проводил его до двери, вернулся и, запрыгнув в кресло, стал читать письмо от сестренки.
«Боюсь, вот-вот влюблюсь.
В кого же? В собственного мужа, а я и так его люблю.
Ха — ха — ха
Тра — ля — ля
Туки — туки — туки
Вот какая штука!
Как же, как же быть?..»
Книжник внимательно прочел письмо и перечел опять, как будто раньше не читал.
Его натренированный на бег по строчкам глаз давно не отличал нечитаное от читаного-перечитаного.
Поэтому он перечел письмо еще, еще и сколько-то еще раз, прежде чем бережно сложить его и сунуть в столик, на дно большого ящика.
Вдруг Книжник заскучал.
Сначала он не мог поверить, что это с ним случилось, но пришлось.
Да, он скучал!
Он улыбнулся и с удовольствием предался скуке, стал упиваться ею.
«Мне скучно, — думал он, — какая скука, так вот она какая — скука!»
И с головой в нее ушел.
Пока его не привело в себя очередное пудупудупуду.
В лавку вошла красивейшая женщина на свете.
— Меня зовут Елена, — сказала она, поравнявшись с конторкой.
Книжник смотрел как зачарованный.
— Меня тоже, — брякнул он.
Красивейшая женщина на свете улыбнулась.
Он очнулся:
— Простите! Я нечаянно.
— Ничего.
Она неспешно повернулась вокруг своей оси.
— Вы ищете какую-нибудь книгу? — спросил вконец ошеломленный Книжник.
— Да, — ответила Елена.
Но тут же, закусив прелестную губку, честно призналась:
— То есть нет. Я ищу жениха.
Книжник печально улыбнулся.
— Мне очень жаль, — сказал он.
Красивейшая женщина на свете заглянула Книжнику в глаза, но лишь на миг.
— Жалеть не надо. В конце концов кого-нибудь добуду.
— Конечно, сколько захотите!
— Мне хватит одного.
— То-то будет счастливчик!
— Благодарю вас.
Елена одарила Книжника прекраснейшей на свете улыбкой.
И вышла из лавки.
Из всех женщин, когда-либо попадавших в его лавку-ловушку, Книжник любил только трех, которые теперь слились у него в уме в одну, в единый образ былой, утраченной любви.
Этих трех женщин Книжник любил больше, чем книги, больше, чем братьев и сестер, но книги, братьев и сестер он не утратил, равно как и они его не потеряли.
Он знал, что ни одну другую женщину уже не сможет полюбить, а потому лелеял любовь былую, старался думать о тех трех как можно чаще, хотя при этой мысли ощущал всю тяжесть одиночества.
С первой он потерял половину себя, от второй кое-как уберегся, но третья унесла другую половину.
Вот почему теперь Книжник был никем.