Не тяни леопарда за хвост

— Выражайся как тебе будет угодно, Пибоди, только, ради всего святого, не тяни.

— Начну с самого начала, а именно со смерти ночного сторожа. Да, кстати, инспектор, вам придется произвести эксгумацию. Полагаю, вас ждет сюрприз. Альберт Гор наверняка умер от передозировки опия.

— Что? — изумился Кафф. — Но ведь по заключению...

— Знаю. Ваши медики не первые ошиблись. Симптомы передозировки очень похожи на симптомы кровоизлияния в мозг. Альберт Гор прежде не употреблял наркотики. В ту ночь он получил их как часть вознаграждения за то, что позволил устроить в зале оргию, — к сожалению, более подходящего слова для этого мероприятия у меня нет. Правда, оргия носила, так сказать, древнеегипетский характер. Отсюда, как вы понимаете, и странный мусор вокруг тела — увядшие цветы, осколки хрусталя, куски масок из папье-маше.

Ясное дело, что участникам шабаша пришлось подкупить не одного ночного сторожа, а еще нескольких сотрудников музея, в частности Олдакра. Этот малоприятный тип всю жизнь тяготел к аристократии. Он душу бы отдал за то, чтобы приобщиться к кругу извращенных молодых повес. Сторожу заплатили кругленькую сумму и позволили принять участие в оргии. Его смерти никто не хотел, это трагическая случайность. Не привыкший к наркотикам, Гор принял сразу слишком большую дозу. Но одно дело ночной сторож, и совсем другое — Олдакр. Деньги деньгами, однако он мечтал, как я уже сказала, джентльмены, стать членом аристократических клубов, гостем в таких домах, куда его в иных обстоятельствах ни за что не пригласили бы. Смерть Олдакра сама по себе указывала на убийцу. Подумайте, джентльмены, чем это ничтожество могло помешать особам голубых кровей? Скандалом, если правда выйдет наружу? К скандалам в высших кругах не привыкать, верно? Граф Ливерпуль ровным счетом ничего не терял, даже если бы Олдакр выложил все полиции.

А вот Юстас Уилсон — напротив. Расскажи Олдакр о том, что творится в музее, и Уилсон потерял бы все. Приличную должность, будущее как археолога, доброе имя. Но главное — он потерял бы власть над человеком, из которого методично, день за днем, тянул деньги.

Инспектор с сомнением склонил голову набок.

— Звучит убедительно, миссис Эмерсон. Теперь, когда преступник обличен. Но еще вчера самым вероятным убийцей мне лично казался юный граф. Недуг, которым страдал его светлость, изменяет характер людей. Они становятся агрессивными, нередко безо всяких на то причин впадают в буйство...

— Продолжить позволите, инспектор? — холодно поинтересовалась я.

— Прошу прощения, мэм.

— Помимо уже названной улики, были и другие, указывающие на определенного человека, то есть на мистера Уилсона. В том, что преступник тем или иным образом связан с египтологией, сомнений не было. Его наряд, за исключением некоторых несущественных деталей, в точности копировал одеяния верховных жрецов Древнего Египта. Цитаты, которыми он пользовался, известны лишь узкому кругу египтологов, а записка, зажатая в руке Олдакра, содержала даже не цитату, а вольный текст. Такое под силу только ученому. Ошибки же в этой записке, как в свое время абсолютно верно подметил Рамсес, указывали на последователя теорий мистера Баджа. Олдакр, кстати, тоже являлся учеником Баджа. Что, если Олдакр сам сочинил текст, — скажем, просто для тренировки, — а в момент смерти записка оказалась у него в руках совершенно случайно? В жизни, конечно, всякое бывает, джентльмены, но здесь речь о совпадении не идет, поскольку Олдакр был уже мертв, когда преступник принялся рассылать драгоценные ушебти с угрозами. По свету бродит немало учеников достопочтенного мистера Баджа. Профессор Эмерсон даже считает, что их развелось слишком много, но согласитесь, что самый близкий из них — мистер Юстас Уилсон. Уверена, Уилсон знал Олдакра гораздо лучше, чем утверждал в беседе со мной.

Я вынуждена признать, что была сбита с толку непонятной причастностью к делу юного графа Ливерпуля и лорда Сент-Джона. А ведь болезнь его светлости, собственно, и была стержнем всего дела. От нее нет спасения. Смерть неизбежна. Но человек не может смириться с такой страшной участью. Ради сохранения жизни он готов идти на все, испробовать любые средства, какими бы бессмысленными они ни были. К сожалению, эта истина открылась мне лишь после происшествия в Сомерсет-хаус.

Мумию наверняка развернули еще в Моулди-Мэнор, до передачи в музей. Кто мог это сделать? Только старый граф или его наследник. Зачем? Прежнему графу Ливерпулю, типичному коллекционеру, такой акт вандализма не пришел бы в голову. Его сын — совсем иное дело.

Известно ли вам, джентльмены, что первые рецепты лекарств, включающих в свой состав истолченные в порошок мумии, появились в двенадцатом веке? Казалось бы, просвещенный девятнадцатый должен был положить конец подобным суевериям. Ничего подобного! До сих пор у шарлатанов Лондона, Парижа и, насколько мне известно, Нью-Йорка можно приобрести порошок из мумий — якобы панацею от всех болезней. Правда, за неимением настоящих мумий теперь все чаще фабрикуют порошок из чего придется.