Не то, что кажется (СИ)

- Китнисс, зачем тебе это? Тебе же и так досталось. Просто живи: общайся с сестрой, помогай матери, ходи на охоту. Ты же и сама понимаешь, что мы готовим новый бунт. Капитолий должен быть повержен, и он будет. Зачем тебе, столько пережившей, снова лезть в это?

- Знаешь, я слишком глубоко погрязла во всём этом, чтобы вот так просто взять и забыть.

Пит встал, запустив пальцы в волосы. Он делает так, когда чрезвычайно озабочен, когда принимает решение.

- Китнисс… – его взгляд, направленный на меня, совершенно иной, чем секунду назад. Словно без маски. Словно это тот же Пит, что я когда-то знала. – Я столько боролся, чтобы хоть как-то оградить тебя, защитить. Зачем ты снова впутываешься в это?

От этих слов, от этого взгляда внутри всё начало ныть, и я поймала себя на том, что смотрю на его губы. А он на мои.

Внезапно погас свет. Генераторы в лагере отключают в полночь. В руках я сжимала фонарик, которым светила, когда читала дневник Пита, но включить его не решилась. В тишине и полной темноте было слышно только наше дыхание. Мы оба замерли без движения, словно на краю пропасти, будто парализованные тишиной.

- Эй, ребята, может на улицу пойдёте поболтаете, а то я спать собралась, – послышался извне голос Лизы.

Я не знаю, что я почувствовала: облегчение или злость. Хотя, злость на рыжую я чувствовала просто «по умолчанию».

- Уже ухожу, – буркнула я, спешно пробираясь в темноте к выходу. – Хорошей вам ночи.

Свежий ночной воздух ударил в лицо, принеся осознание того, что только что могло случиться. Страшащее или желаемое?

Я хотела пройтись, освежить голову, но над лагерем повисла такая тьма, что даже мне стало страшно. Луна поскупилась на свой и без того призрачный свет, зайдя за плотный слой облаков. Ночной лес опасен, а среди палаток слоняться не хотелось. Что ж придётся идти спать. Наверное, Гейл уже лёг: ему рано вставать в штаб.

Пробравшись в свою палатку, я заметила, что Гейл не спит, а светит фонариком на какие-то записи.

- Привет, – буркнул он, подняв глаза. – Ты поздно. Я волновался.

- Не строй из себя строгого братца. Что изучаешь?

- Статистику первой волны революции.

- «Первой волны»? Вы так это называете? – стягиваю сапоги и куртку, сворачивая последнюю и укладывая под голову. – И что же ты прочёл? Сотни, тысячи погибших и раненых, казнённых? Просто цифры, Гейл, не несущие истинной картины ужаса и боли.

- Ты права, но нельзя одержать победу в малом размере, если не мыслить глобально, не видеть возможностей и не просчитывать ходов. А это цифры, Китнисс. Изучая их, я не забываю, почему я делаю то, что делаю и ради чего.

Я ложусь и просто отворачиваюсь к стене палатки. Мы с Гейлом понимаем друг друга без слов. Он видит, что я расстроена, но не спрашивает ничего, хотя и очень волнуется.

Я закрываю глаза и делаю вид, что сплю. Точнее, я на самом деле пытаюсь уснуть, но в голове крутятся термины, понятия, цифры… В Тринадцатом Альма Койн твердила, что в войне нужно быть бесстрастным, не обращать внимания на каждого отдельного человека. Но если мы не склонны обращать внимания на каждого отдельного человека, тогда нам и остаются лишь цифры: тысяча погибших, сто тысяч погибших, «число пострадавших может достигнуть миллиона». Но если у нас есть истории человеческих жизней, то статистика превращается в живых людей – но и это ложь, потому что люди продолжают страдать в таком множестве, что цифры ничего не выражают и не значат.

Я помню, как однажды набрела на старый двор в Шлаке. Его-то и двором последние лет пятнадцать назвать трудно было. Так, ветхая постройка, которая валилась при малейшем ветерке. Обычно там был слышен плач ребёнка, но в этот раз было тихо. Я заглянула за кривые палки, увитые каким-то сорняком, служившие забором, и увидела картину, навсегда отпечатавшуюся в моей голове. Прислонившись к крыльцу, полусидела женщина, её живот был вздут, её руки и ноги, похожие на сухие палочки, и закрытые навеки глаза облепили мухи. Смерть от голода. Страшная, неумолимая, гнусная смерть. Но ещё страшнее было видеть руку, обнимающую сухое тельце маленькой девочки. Как их зовут? Сколько им лет? Чего они боялись и о чём мечтали?

Статистика не имеет значения. Они лежали на раскалённой угольной пыли, словно нелепая, искорёженная пародия на человека.

Эти воспоминания не идут ни в какие сравнения со всеобъемлющими, всезнающими статистиками. Хватит чертить вокруг себя оградительные линии, создавать острова под названием «Просто оставьте меня в покое». У каждого в жизни есть цели и возможности.

Встаю с постели и сажусь рядом с Гейлом.

- Я так не могу. Не могу быть в стороне.

- Он отказал тебе?

- А ты?

- Слушай.

***

- Штурмом взять Капитолий нам не под силу, - говорит Гейл. – Думаю, в первый раз в этом все убедились. Действовать нужно небольшими диверсионными группами, подтачивая с каждым разом уверенность столичных жителей страхом.

- То есть, ты предлагаешь действовать как террористы? Взрывая торговые центры и вокзалы? – вступаю в спор. – А ты подумал, сколько невинных может пострадать или даже погибнуть? А если там будут дети?