Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла

В этот день он несколько раз замечал ММ у окна. Лицо ученого было бесстрастным, и прищуренные глаза смотрели как-то задумчиво. Вскоре часовой перестал обращать внимание на величественную голову профессора в оконце. Он видел, что и другие заключенные ведут себя так же; то была тоска по свободе.

После полудня, как раз перед сменой дневного караула, голова ММ снова показалась в окошке, и рука его, в которой был зажат какой-то предмет, просунулась сквозь решетку. Предмет упал на землю, и его сразу же подобрал часовой. Оказалось — пятидолларовая купюра.

— Это вам, — крикнул ему заключенный.

Как повелось, часовой показал купюру начальнику. Тот посмотрел на нее подозрительно: начальник вообще смотрел подозрительно на все, что исходило из тринадцатой камеры.

— Он сказал, это для меня, — объяснил часовой.

— Что-то вроде чаевых, наверное, — предположил начальник, — и я не вижу особенной причины не принять…

Он осекся, вспомнив, что профессор вошел в камеру, имея при себе двадцать пять долларов — одну пятерку и две десятки. В пятерку была завернута первая записка на клочке рубашки. Та пятерка все еще хранилась у него, он даже вынул ее и рассмотрел, чтобы убедиться. В самом деле — пять долларов; однако теперь перед ним лежали другие пять долларов, тогда как у профессора были только две десятки.

«Должно быть, кто-нибудь разменял ему одну десятку», — решил он наконец, вздохнув с облегчением.

И тогда начальник принял решение. Он обыщет тринадцатую камеру так, как не обыскивали до сих пор ни одну камеру в мире. Если этот человек может свободно писать записки, разменивать деньги и совершать прочие необъяснимые поступки, думал он, значит, с тюрьмой определенно происходит что-то не то. Он появится в камере глубокой ночью: три часа — самое подходящее время для обыска. Ведь, скорее всего, именно по ночам профессор занимается всеми этими странными вещами!

Так он и поступил. Той ночью, в три часа, начальник бесшумно прокрался к тринадцатой камере. У самой двери он остановился и прислушался. Ни звука — только мирное, ровное дыхание спящего заключенного. Почти беззвучно ключ повернулся в замке, и начальник вошел в камеру. Прикрыв за собой дверь, он резко поднес фонарь к лицу лежащего.

Если начальник рассчитывал ошеломить ММ, он ошибся, ибо этот оригинал просто открыл глаза, спокойно нашарил очки и спросил самым обыденным тоном:

— Кто здесь?

К чему тратить слова и описывать обыск, устроенный начальником тюрьмы? Он обшарил буквально все. Он исследовал каждый дюйм камеры, каждый дюйм кровати. Он обнаружил круглое отверстие в полу и в порыве вдохновения залез в него своими толстыми пальцами. Пошарив там с минуту, он вытянул что-то наружу и осветил свою находку фонарем.

— Ф-фу! — вырвалось у него. Оказалось, он вытащил крысу — дохлую крысу. Вдохновение улетучилось, как туман под жаркими лучами солнца. Но обыск продолжился. ММ ни слова не говоря, встал и ногой вы швырнул крысу из камеры в коридор, Начальник тюрьмы залез на кровать и попробовал на прочность прутья решетки на крохотном оконце Они были вполне надежными. Решетчатая дверь подверглась той же проверке — и тут все оказалось в по рядке.

Затем он обыскал одежду заключенного, начиная с ботинок. Ничего! Пощупал в поясе — опять ничего! Тогда он вывернул карманы брюк.

В одном кармане оказалось несколько банкнот; начальник вытащил деньги и стал их рассматривать.

— Пять долларовых купюр! — ахнул он.

— Правильно, — подтвердил заключенный.

— Но как… У вас были две десятки и пятерка! Как получилось, что…

— Это вас не касается, — ответил ММ.

— Скажите честно: кто-то из охраны разменял вам деньги?

После секундной паузы профессор ответил:

— Нет.

— Вы что, их печатаете?! — спросил начальник. Он уже был готов поверить чему угодно.

— Это вас не касается, — снова ответил заключенный.

Начальник злобно поглядел на профессора. Он чувствовал, он знал, что этот человек его дурачит, но как — не мог понять. Будь перед ним обычный преступник, уж он узнал бы правду, — впрочем, обычные преступники не доставляют столько хлопот. Никто из них больше не сказал ни слова; так продолжалось некоторое время, потом начальник резко повернулся и вышел из камеры, яростно хлопнув дверью. Так и не решившись заговорить.

Не успел начальник тюрьмы лечь в постель, как раздался тот же пронзительный вопль. Пробормотав несколько слов, не очень изысканных, зато очень выразительных, он снова зажег фонарь и поспешил через всю тюрьму к сорок третьей камере.

Снова Баллард бросался на решетчатую дверь и кричал, кричал что было голосу. Он перестал кричать, только когда в камеру проник луч фонаря.

— Заберите меня, заберите меня! — умолял он. — Это я, я убил ее! Уберите это!

— Что убрать? — спросил начальник.

— Я плеснул ей в лицо кислотой… Это я… я… признаюсь! Заберите меня!