Рекламный проспект отеля «Ханто» (в корейском произношении тех же иероглифов – «Пандо»), около 1940 года. Только что построенный отель был крупнейшим в корейской столице
Стоимость проживания в отеле «Тёсэн» была так высока, что даже скромные номера снять могли очень немногие. В начале 1930-х гг. плата за номер составляла от $5 до $10, то есть по курсу тех лет 10–20 вон за ночь. Напомню, что в те времена рабочий в Корее получал около 15 вон в месяц.
В 1938 году неподалёку от «Тёсэна» начал работать второй в колониальном Кёнсоне (Сеуле) отель международного класса, который по-корейски именовался «Пандо», а по-корейски – «Ханто» (в переводе «
Основателем отеля «Пандо» стал Ногути Ситагау, японский магнат, который сделал состояние в Корее и которому принадлежали химические заводы в Хамхыне, на севере страны. По легенде, Ногути, который обычно одевался очень скромно, не пустили в отель «Тёсэн» и он, рассердившись, решил построить по соседству куда более современный отель. Не уверен, впрочем, насколько эта история правдива: рассказ о миллионере, которого не пустили в роскошный отель или клуб и который отомстил за это неуважение, давно уже стала ходячим сюжетом. Тем не менее в эту историю верили многие.
Однако, как ни парадоксально, в первые годы своего существования «Ханто» («Пандо») не мог сравниться по известности со старым «Тёсэном». Это было вызвано политическими обстоятельствами: когда новый отель начал свою работу, в Восточной Азии уже полыхала война. Закончились те времена, когда в Корею на досуге заглядывали богатые британские туристы, кандидаты в президенты США и интересующиеся археологией европейские принцы. Среди постояльцев «Ханто» в первые годы преобладали суровые японские мужчины – генералы императорской армии и главы японских концернов-дзайбацу.
Судьба и «Тёсэна», и его соседа-соперника изменилась после освобождения страны. В сентябре 1945 года, когда генерал-лейтенант Ходж, командующий войсками США в Корее, прибыл в Сеул, он – вполне логично – поселился в королевском люксе отеля «Тёсэн». Вскоре после этого Ходж переехал в «Пандо», но номер 201 не пустовал: в нем провёл первые несколько недель после триумфального возвращения из эмиграции Ли Сын-ман, будущий первый президент Южной Кореи. Тем временем «Пандо» на несколько лет перестал функционировать как отель, превратившись в штаб-квартиру американской военной администрации в Южной Корее.
Когда в августе 1948 года Ли Сын-ман приступил к исполнению президентских обязанностей, одним из первых его шагов стала попытка переименовать отель «Тёсэн», который все ещё оставался главной гостиницей страны. Название отеля означает «Корея», но при Ли Сын-мане страну по-корейски стали называть Хангук, а не Чосон, как было раньше. Старое название отеля оказалось политически нежелательным, но менеджеры в конце концов убедили президента, что по соображениям маркетинга не следует отказываться от известного и хорошо раскрученного бренда. Отель сохранил прежнее название, которое используется и сегодня. Поменялась только одна буква в его латинской транскрипции: Chosen Hotel (что примерно отражает японское произношение иероглифов) превратился в Chosun Hotel (примерная запись корейского произношения тех же самых иероглифов). Чтобы отразить переименование, с этого момента мы будем говорить об отеле «Чосон».
«Чосон» находился в государственной собственности. Экономика Южной Кореи в те времена была совсем крошечной по объёму, поэтому этот отель считался достаточно важным бизнесом, и было оправданно прямое вмешательство президента страны в вопросы управления отелем. На пост главного управляющего Ли Сын-ман лично пригласил Альфреда Матти, швейцарского специалиста по гостиничному делу.
В самые первые дни Корейской войны гостиница «Чосон», населённая в основном журналистами, была главным местом обмена новостями и слухами. Однако к 27 июня 1950 года в ней остался только один жилец: французский журналист, решивший освещать падение Сеула. Впрочем, в последний момент, когда северокорейские танки ворвались на улицы города, он передумал играть в опасные игры и поспешил удалиться в посольство Франции. Печальная судьба Альфреда Матти, о которой будет рассказано чуть позже, указывает на то, что французский журналист, скорее всего, принял тогда правильное решение.