Не только кимчхи: История, культура и повседневная жизнь Кореи

В итоге именно тесная связь с буддизмом оказалась губительной для корейской чайной культуры. В 1392 году династия Корё, традиционно поддерживавшая буддизм, была свергнута. В рядах новой элиты преобладали суровые приверженцы конфуцианства, а буддизм, хотя и избежал полного запрета, стал рассматриваться как учение неблагонадёжное политически и вдобавок сомнительное в интеллектуальном отношении.

Чай, воспринимавшийся как буддийский напиток, тоже пострадал от этих изменений во внутренней государственной политике. Постепенно чаепитие в Корее стало выходить из обихода, а в государственных ритуалах на смену чаю пришли алкогольные напитки. Для образцово-показательного конфуцианского интеллектуала времён династии Ли (конец XIV – начало XX в.), который обычно хотел дистанцироваться от буддийских суеверий, чаепитие стало в некотором смысле политически и интеллектуально подозрительным занятием. Хаос, вызванный японским вторжением 1592–1598 гг., от которого особенно сильно пострадали именно те районы, где в основном и выращивался чай, нанёс дополнительный удар по корейскому чайному производству. В результате выращивание чая пришло в упадок, а его импорт практически сошёл на нет.

Чай, однако, полностью не исчез с Корейского полуострова. Даже в худшие времена его истории, пришедшиеся на XVII–XIX века, чай всё-таки имел верных сторонников. Среди них был, например, Чон Я-гён, один из наиболее ярких корейских мыслителей начала XIX века, который далеко не случайно пользовался псевдонимом Тасан (буквально «чайная гора»). Именно ему принадлежит знаменитое высказывание о том, что страны, где люди пьют чай, процветают, а страны, в которых предпочитают другие напитки, приходят в упадок. Как бы то ни было, чай – не отвар из каких-то непонятных растений, а чай настоящий, приготовленный из листа чайного куста, – в Корее XVI–XIX веков оставался напитком немногих ценителей.

Первые признаки возрождения интереса к чаю появились в 1880-х гг. В те времена корейские сановники стали интересоваться у китайских коллег тем, как можно наладить местное производство чая. Около 1900 года в среде корейской элиты начала распространяться мода на чаепития в западном стиле, с использованием не зелёного чая, доминирующего в Китае и Японии, а чая чёрного, распространённого в Европе (и России).

Однако основной причиной тех перемен, которые привели к возрождению корейской чайной культуры, стало резкое увеличение числа этнических японцев, проживавших в Корее. Их миграция началась в 1880-х гг. и вскоре приобрела массовый характер. Если в 1890 году в Корее было 7245 японцев, то в 1910 году – уже более 170 000. К 1925 году число этнических японцев в Корее достигло 430 000, а к концу колониального правления превысило 800 000, что составляло примерно 3 % всего населения Корейского полуострова.

Переселенцы из Японии сформировали свою собственную общину, которая была в значительной мере изолирована от корейского общества. По существу, японцы хотели воссоздать в Корее привычный для них образ жизни, построить там «маленькую Японию». Как легко догадаться, они скучали и по японскому зелёному чаю.

Данные таможенной статистики показывают: импорт чая рос пропорционально увеличению числа японских поселенцев. Импортировали чай главным образом из Японии, а на втором месте в списке поставщиков (с большим отрывом) шёл Китай. За 1910–1925 гг. объёмы импорта чая в Корею в стоимостном выражении увеличились примерно в пять раз.

Такое положение дел стало беспокоить колониальные власти. Корея, хотя и считалась японской колонией, имела отдельный от Японии бюджет, поэтому крупномасштабный импорт чая оборачивался увеличением дефицита торгового баланса. В эпоху, когда идея импортозамещения пользовалась широкой популярностью, администрация генерал-губернатора решила развернуть местное производство чая для удовлетворения растущего внутреннего спроса (который по-прежнему создавали в основном этнические японцы). С этой целью власти решили поискать в Японии чаеводов, которые согласились бы переехать в колонию.

Среди таких приглашённых специалистов решающую роль сыграл Итиро Одзаки, который до прибытия в Корею в 1909 году работал в японской чайной промышленности. В колониальные времена об Одзаки Итиро говорили как об «отце корейского чайного производства». Одзаки Итиро не пренебрегал корейскими традициями и занимался поисками местных производителей высококачественного чая. Он обнаружил, что лучшие партии чая поступали из буддийского монастыря в уезде Посон: даже во времена упадка чайной культуры некоторые буддийские монастыри сохраняли небольшие плантации чая. Одзаки Итиро купил землю в Посоне, и к концу 1930-х гг. его компания стала крупнейшим производителем чая в Корее.

Во многих случаях на плантациях использовались японские семена, но нередко продолжали выращиваться и местные сорта, пусть и с использованием современной сельскохозяйственной техники и при поддержке японского капитала. В конце 1920-х гг. производством чая занялись также и некоторые корейские земледельцы.