Не только на Рождество

Нам пришлось смыться из больницы без должной выписки, поскольку Джез не на шутку торопилась.

– А если мне понадобится дополнительное лечение? – сетую я, забираясь в машину.

– Утром должен прийти ветеринар. Он может тебя осмотреть, – говорит Джез.

– Класс! Мне выпишут лекарства для собак.

– Вообще-то он специалист по крупному рогатому скоту.

– Крупному рогатому скоту? Например…

– Коровы.

– Замечательно.

– Сильнейшие обезболивающие на рынке, – усмехается Джез. – Поверь моему опыту.

Когда мы выруливаем на автостраду, Джез включает радио, и я закрываю глаза. Ночь выдалась долгая. Не считая воинственного пьяницы в боксе напротив меня, где-то слева хныкал ребенок, а рядом со мной заполошная старушка все время отодвигала занавеску и просила пить.

– Простите, я похожа на медсестру? – не выдержала я, приподнимая забинтованную руку.

Старушка заморгала, а потом кивнула.

– Вообще-то я работаю с компьютерами, – продолжила я. Несчастная не сводила с меня умоляющего взгляда. – Эта профессия никак не связана с уходом за больными, – пробормотала я, вытягивая шею и оглядываясь по сторонам в поисках медсестры. Но персонал мистическим образом исчез, и в палате царила странная тишина. Наконец я скатилась с кровати и захромала к умывальнику в дальнем углу, где наполнила пластиковый стакан, который отыскала в шкафу. Я вернулась и осторожно подала воду старушке, разжимая ее скрюченные артритом пальцы, пока она рассматривала стакан, словно понятия не имела, для чего он предназначен. – Это вода, – объяснила я. – Вы просили. – Старушка опять уставилась на стакан, затем вернула его мне, и на миг мной овладело желание выплеснуть содержимое прямо на нее. Но я все-таки сдержалась, поставила стакан на тумбочку и заползла обратно на свою кровать, плотно задергивая занавеску.

И вот теперь я дремлю под убаюкивающие звуки передачи «Время садоводов» на Радио 4, и мне снятся больничные койки, рычащие пьяницы и старческие слезящиеся глаза вперемешку с гигантскими слизняками и загубленными всходами картофеля. Через некоторое время я просыпаюсь и вижу, что «Лендровер» тащится по подъездной аллее «Собачьего уюта». Я медленно выпрямляюсь на сиденье, потирая лицо, и Джез улыбается, глядя на меня.

– Я уже начала беспокоиться, не потеряла ли ты сознание.

– Спасибо за заботу.

– Как себя чувствуешь?

Честно? Думаю, мне следовало бы остаться в больнице. Но сострадание – не из тех качеств, которые присущи Джез.

– Бывало и лучше, – отвечаю я.

– Да ладно, – говорит она, подъезжая к дому и глуша мотор. – Что тебе нужно, так это завтрак. Я приготовлю тебе наш фирменный.

Фирменным завтраком оказывается яичница из двух яиц поверх остатков вчерашнего ужина – в данном случае, чили кон карне[11]. Пока Джез разогревает чили и жарит яичницу, я слоняюсь по кухне ее фермерского дома. Все здесь служит воплощением правильного беспорядка – продавленный темно-синий диван, тяжелый деревянный стол, окруженный разномастными стульями, полки со старыми потрепанными поваренными книгами, массивная пробковая доска, увешанная фотографиями, старыми записками, сертификатами с выставок собак, рождественскими открытками и невостребованными приглашениями на вечеринки. Древняя темно-зеленая чугунная печь Rayburn топится углем, который Джез загружает из потускневшего медного ведра, и в считаные минуты в кухне становится удивительно уютно. Пока жарится яичница, Джез подогревает молоко и готовит смертельно крепкий кофе во френч-прессе. Утопая в подушках дивана с обжигающе горячей кружкой в руках, я ловлю себя на мысли, что, возможно, мама права. Несколько дней деревенской жизни – пожалуй, то, что мне сейчас действительно нужно.

И тут я слышу стук когтей по линолеуму. Ага. Как раз когда все стало налаживаться, думаю я с тоской. Толстый, кофейно-коричневый бигль входит в кухню и останавливается у плиты, чтобы поприветствовать Джез.

– Привет. А я гадала, где ты. – Джез наклоняется, нежно поглаживая собаку по голове. – Куда подевалось твое гостеприимство? – Бигль неторопливо подходит к дивану, обнюхивает мои туфли и поднимает на меня взгляд. Я, конечно, не эксперт, но могу поклясться, что пес хмурится.

– Это Пегги. Боюсь, ты заняла ее место, – объясняет Джез.

– Извини, Пегги. – Из вежливости я тянусь к собаке, чтобы небрежно потрепать ее по голове – жест, который она, кажется, терпит с трудом. На самом деле собака как будто отшатывается от моего прикосновения. – Только вот я не очень сожалею, да? – громко шепчу я. – Потому что диваны предназначены для людей.

Джез смеется.

– Не переживай. Пегги – единственная собака в доме. И в любом случае она теперь слишком толстая, чтобы запрыгивать на диван.

– Похоже, ты не веришь в собачьи диеты.

– Она на сносях, – объясняет Джез. – В январе должна ощениться.

– О! Прости, Пегги, я не догадалась. Полагаю, поздравления принимаются?

– Вообще-то это вышло случайно. Я даже не знаю, с кем она повязалась.

Я смотрю на биглиху, которая тяжело завалилась на бок и теперь вылизывает отвисшие соски.

– Значит ты распутница, Пег?