(не)твоя дочь

– Присаживайся. Позавтракаешь с нами, раз уж пришел.

– Я не голоден, – бросает он сдержанно.

– Как скажешь, – жму плечами. А после возвращаюсь к дочери: – Зайчонок, я хотела тебе сказать еще вчера. Помнишь, ты спрашивала про папу? – Я вижу, как загораются интересом ее глазки, как расцветает буйным цветом надежда. – Просто мы хотели сделать тебе сюрприз, а вчера он чуть было не сорвался.

– Папа вернулся? Он приехал? – застывает она с ложкой каши у рта, угадывая с первого раза.

Глядя на меня с такой надеждой, что на мгновение я чувствую укол ревности.

– Да, – киваю утвердительно.

– Мой настоящий папа? А где он? Он придет сегодня?

Я сглатываю слюну пересохшим горлом. Как выясняется, правду говорить сложно.

– Дядя Эдуард и есть твой папа, – выдавливаю из себя с трудом.

И тут же выдыхаю, чувствуя, как с плеч уходит гранитная плита.

– Дядя… – Алиса переводит взгляд на Воронцова, в этот раз с нескрываемым любопытством и даже восхищением разглядывая отца.

– Папа, – обреченно поправляю ее. Потому что очень трудно впускать в наш с дочерью маленький уютный мир третьего человека. – Да, Алис. Он и есть твой папа.

Глава 14

Завтрак заканчивается на редкость быстро. На повестке дня много интересного, и ради такого дела Алиса готова съесть даже ненавистный ей белок в вареном яйце, не говоря уже обо всем остальном.

Зря я волновалась насчет того, как она отнесется к новости об отце. Дети многое воспринимают гораздо легче и проще, чем взрослые.

Вот и она спокойно болтает уже минут десять с Воронцовым, рассказывая о своих друзьях из сада, уплетая один за другим сырники с медом.

Я не вмешиваюсь в их разговор, хоть и наблюдаю краем глаза, пока убираю со стола. Денис не перебивает, словно ему и правда интересно, что Настя толкнула Егора и у того теперь шишка на лбу вот такая, а Савелий матерится, пока воспитательница не слышит. И что Ирина приносила большого зайку Ми, но никому не дала с ним играться, а у Антона зеленые сопли и он везде оставляет свои козявки.

Я слушаю их вполуха. Споласкиваю под краном тарелку из-под каши, убираю ее в подвесной шкафчик и командую Алисе идти переодеваться.

Дочь охотно слушается, оставляя ненадолго нас с Воронцовым наедине. И снова виснет неуютное молчание. Накрывает невидимым душным покрывалом.

Я копаюсь у мойки, растягивая время. Нужно идти помогать Алисе с одеждой, а меня словно прилепили к кухне.

– Яна? – неожиданно звучит тихий вопрос за спиной, заставляя невольно вздрогнуть. – Как так получилось, что за четыре года – нет, даже за пять – ты не нашла возможности сообщить мне о ребенке? – На удивление, в его голосе нет осуждения. Я не слышу банально даже претензий или других негативных эмоций. Ничего, кроме горького осадка. – Разве я не имел права знать?

Воронцов поднимается со стула и встает позади меня. Слишком близко, чтобы не вторгаться в мое личное пространство. Хотя габариты кухни и без того не дают большой свободы.

Когда мы остаемся с ним вдвоем, мне становится жарко, а когда он сокращает расстояние до критического – я вообще забываю, что нужно дышать.

И только старая заскорузлая обида не дает поплыть от мощного мужского обаяния, напоминая о том, насколько огромная пропасть между нами.

– А ты оставлял свои координаты, чтобы можно было обратиться в случае чего? – усмехаюсь в ответ, вспоминая, через что мне пришлось пройти после решения оставить ребенка. Депрессия, предательство отца, проблемы с учебой, отсутствие работы и хаос в личной жизни. Дочь была единственным ориентиром, который давал силы бороться и не позволял опустить руки.

– В наше время не составляет особого труда найти нужного человека. Есть общие знакомые, есть соцсети. Почему, Яна? Почему? – выдыхает он мне практически в шею.

Я чувствую, как шевелятся короткие волоски на шее от его горячего дыхания. Как бегут мурашки по спине, реагируя на близость.

И это злит еще больше.

– А чего ты ожидал после нашего последнего разговора? После того, как унизил и выставил меня за дверь? – вылетает на эмоциях. – Ты действительно считаешь, что после такого я бы пришла к тебе с известием, что беременна?

Я с силой бью мокрой рукой по краю мойки, отчего брызги летят во все стороны, и резко разворачиваюсь к нему.

Мы оказываемся на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. Практически лицом к лицу.

Вскидываю подбородок, с вызовом заглядывая в голубые глаза. И буквально вижу искру, сверкнувшую между нами.

Сердце делает кульбит, ухая вниз, как на американских горках. Бьется как сумасшедшее от зашкаливающего напряжения между нами.

А с языка срывается совершенно глупый и не к месту вопрос, который неожиданно всплывает в памяти:

– Почему тогда они были зеленые?

– Что? – непонимающе отзывается Денис.

Он неотрывно скользит взглядом по моим губам, отчего кровь приливает к щекам.

Я понимаю, что его мысли далеки от того, о чем я его спросила. Если он вообще уловил, о чем речь, а не пропустил мои слова мимо ушей.

– Глаза. Тогда, в ту нашу встречу, они были зеленые. Я точно помню. Хотя у тебя голубые. – Этот вопрос долго преследовал меня.

Как и другие по поводу его внешности.