— Она дочку свою довела, что та… — он замолчал. Мне стало страшно. Дыхание сбилось, горло сжалось спазмом. Нет, плохого детям я желать не могла. Это против женской природы. Даже тем, которые мне не нравились.
Я приоткрыла дверь. Между нами была тонкая полоска света, сверкающая нить, лучик в полной темноте. Тимур сидел там же, где и я, только с обратной стороны. Букет ранних гортензий рассыпался по полу, подарочная коробка с темным оттиском «Картье» рядом, как и ключи, мятый галстук, дипломат.
— Геля, я видел ребенка с ножом. Маленькую худенькую девочку в слезах и агрессивным желанием причинить себе вред, понимаешь? — Тим звучал шокировано. — Потому что взрослые врут и совсем не слышат ее.
Я не видела, но буквально слышала, как сжал виски, затем порывисто взлохматил волосы. Я слишком хорошо его знала.
— Это звездец. Славка меня требовала, чтобы Олегу позвонил. Гель, как подумаю, что Егор так же… Я не мог отмахнуться. Черт.
У меня не было слов, чтобы ответить, только эмоции. Да и нужны ли слова, главное, что я его слышу.
- Прости, Геля. Прости за все. Я только сейчас начал понимать, как сложно быть родителем. Как сложно было тебе одной. И было бы, если бы не ошибка в записях. Я не знаю, когда бы меня отпустило. Не знаю, малышка. Хочу думать о себе лучше, чем есть, но ты же меня знаешь… Я то еще дерьмище.
— Ты думал о нас? — спросила хрипло. — Хотя бы иногда?
Он молчал. Долго. Это было ответом.
— Я запрещал себе. Когда накатывало — глаз страшно дергаться начинал, ты знаешь. Пил антидепрессанты, представляешь? Я подавил все чувства к тебе. А о сыне… Нет, о нем не думал. Вообще. Я не хотел его. Я боялся, — его голос глухими солеными каплями падал на мои кровоточащие раны. Правда всегда такая тяжелая. — Прости меня, Геля. Не знаю, возможно ли это, но прошу.
— Тим, почему Марьяна? — я продолжала делать себе больно. — Почему именно с ней? Почему тогда… Сразу после развода… Часа не прошло… Почему она… Даже жениться на ней собирался…
— Я не собирался, — опять этот усталый тон. — Я виноват, что позволил ей быть рядом тогда. Так злился на тебя. Так больно, что ты уходила. Что не выбрала меня. И тут она… — голос стал злым. — Люблю, на все готова, — повторял, очевидно, ее слова. — Я хотел сделать больно тебе, Геля. Это было один раз. Только тем вечером. Больше никогда к ней не прикасался.
Я плакала. Тихо и горько. Вроде бы все это знала, но у предательства нет срока давности, особенно когда любишь. А я люблю. Глупо отрицать. Люблю мужа.
— Она уверяла, что будет ждать меня хоть всю жизнь. Но ты же меня знаешь: если я желаю, то желаю сразу. Если не хочу, то скорее рак на горе свистнет.
Я молчала. Тимур тоже.
— Я могу войти? — услышала тихое.
— Я хочу побыть одна…
Он тяжело поднялся, схватил только галстук и дипломат.
— Завтра у меня командировка. Егора отвезу в садик и улетаю. Вернусь через три дня.
Через минуту на моем пороге были цветы и украшение.
— Гель, я знаю, что это не вовремя, но… — и ушел.
Утром я проводила сына и мужа. На Тимура смотреть избегала, прикасаться тоже. Я не знала, что чувствую. Вчерашний разговор дался с трудом. Я верила мужу, но от этого не легче. Внутри мрачная подавленность, и я не знала, куда она меня приведет. Но чемоданы разобрала. Наш год еще не закончился.
Вечером свекровь заехала. Она стабильно пару раз в неделю навещала Егора. Ну и выручала, если я из садика не успевала забрать. Сегодня Ольга Сергеевна задержалась дольше обычного. Не ушла, когда я сына пошла укладывать. Ждала меня.
— Гель, мне нужно поговорить с тобой.
Мы устроились в гостиной. Шрек на страже своего маленького хозяина. Я не знала, что свекровь хотела рассказать, но выглядела она взволнованной.
— Ангелина, не думай, что пытаюсь оправдать сына… — неожиданно произнесла. — Тимур просто испугался.
— Ольга Сергеевна, я не понимаю…
— Прости, это сложная история. Я расскажу тебе ее, - она набрала в грудь побольше воздуха и выдала: - Тимур не единственный наш ребенок. Когда Тиму было двенадцать, я забеременела. Вроде не старая, всего тридцать пять, а анализы не очень, подозрения на генетические аномалии.
У меня все внутри сжалось. Это моя боль. Моя история. Неужели они у нас схожи?
— Альберт Ромович, друг нашей семьи, тогда еще не такой опытный врач, ставил неутешительный диагноз. Тогда таких скринингов и тестов не было. Я не хотела верить. Витя поддержал. Мы ж все здоровые, почему у нас должен родиться больной ребенок! — воскликнула, словно заново переживала все это. До сих пор по-живому.
— Мой младшенький родился с синдромом Дауна. Еще порок сердца, патологии слуха и зрения. В три года начались припадки с признаками эпилепсии. Геля… — и она заплакала. Я подсела к ней на диван и обняла. Господи, я и представить не могла! Почему я не знала? Пять лет была замужем и ничего не слышала о младшем брате мужа.