Не ты

Он отвернулся, под предлогом приготовления очередной порции кофе, а сам… ругал себя. За ревность к сыну, за ту ярость, что почувствовал по отношению к нему, когда тот Машу обнял. Может быть, ему, и правда, поддержка нужна, а он… вот так к нему, с негативом.

Дима потом еще долго размышлял над сложившейся ситуацией. Косился на Машу, счастливую и расслабленную, и все больше утверждался в мысли, что накрутил себя на ровном месте. Не было никакой объективной причины переживать. Но почему-то в душе скребли кошки. И отпускать Машу от себя было практически невыносимо. Хотелось привязать ее к себе стальными тросами и повесить предупреждающие таблички «моя». К середине недели это чувство стало невыносимым. Дима уже и с дедом Машиным познакомился, и поговорил с ним по душам — успокоил. И, вроде бы, он все сильнее проникал в Машину жизнь, прорастал в нее, но и этого было катастрофически мало. С каждым разом хотелось все большего. Каждую секунду рядом. Чтобы проснуться ночью — а она под боком. Чтобы сидеть за завтраком и не в телефон смотреть по привычке, а на нее. Не выспавшуюся, теплую, родную… Хотелось к ней под кожу проникнуть и свернуться клубком. Он хотел с ней продолжения. Своего продолжения.

— Маш…

— Ммм?

— А ты как к детям относишься? — спросил, рассекая ночь капотом своего Мерседеса, на который тысячу лет назад свалился Машкин ботинок. Там даже вмятинка осталась — незначительная и малозаметная. Сначала отрихтовать хотел, но почему-то не стал.

— К детям? Хорошо, — улыбнулась девушка, — вот у Ивана с Люсей скоро родится малышка, буду им помогать.

— А о том, чтобы родить своих… Ты когда-нибудь думала?

От этого неожиданного вопроса убаюканная шумом мотора Мура даже как-то встряхнулась. Посмотрела на Димин красивый профиль. Она не знала, что тут можно ответить. Тема семьи для нее была вообще довольно болезненной и непростой.

— Не знаю, Дима… Я не уверена, что из меня выйдет хорошая мать. У меня не было достойного примера, — призналась Маша, неловко растирая руками отчего-то озябшие плечи.

— Эй… Эй?! Ты что? И думать не смей, что ты уподобишься собственной матери! Ты абсолютно другой человек! Слышишь?

— Слышу, — слабо улыбнулась девушка.

— Из тебя выйдет самая лучшая мама на свете… Маш, а давай, мы дочку родим?

Глава 21

Всеволод часто размышлял над тем, какой бы была его жизнь, не случись с ним авария. Не пойди он на днюху к шл*хе Завьяловой, не встреть Муру, не потащи ее за собой, не случись тот отсос, который он наутро толком вспомнить не мог… Не попади он на дерьмовый реп-баттл, не закинь ему Саша Рудый тот отстойный дисс, не апни его он сам, не перережь Маша вены, не будь он под наркотой, не помчи к ней на такой скорости… Так много «не» и «если», что порой они сводили Севу с ума.

Так уж сложилось, что не только история не терпела сослагательного наклонения. Его не терпела сама жизнь. В гораздо более скромных масштабах. В ней все могло необратимо измениться в один момент. Встать с ног на голову. Но разве мы думаем об этом, когда все хорошо? Когда мы молоды, здоровы, и все складывается лучшим образом? Разве мы хотя бы допускаем мысль, что одно неосторожное действие может привести к краху, и ничего нельзя будет изменить? Никогда. Напротив. Подхваченные ликующей толпой, мы кутим на жизненном пиру так, словно платить за все излишества придется кому-то другому. И всегда удивляемся, когда счет приходит точно по адресу.

— Прекрасно! Да я, бл*дь, философ… — шепнул Сева, отбрасывая от себя блокнот, в который пытался записать крутящийся в голове текст. Включил моторчик коляски и подъехал к окну. Дерьмо! С такого положения он мало что мог увидеть. Только верхушки деревьев с выгоревшими на солнце тускло-зелеными листьями. Такими же тусклыми, как его ср*ная жизнь.

Может быть, стало бы легче, если бы он смирился. Расплатился — и х*й с ним. Но в нем зудело совершенно детское чувство несправедливости. Как будто все другие заплатили за свой обед, но только в его счет включили еще и сумму за обслуживание. И он вышел побольше, чем у других. Довольно ощутимо побольше.

Тот же Саня Рудый… Или Завьялова, или водитель второй машины, который, мать его, тоже нарушил, вылетев на желтый?! Ничего такого с ними не случилось! Саня где-то учится, Завьялова звезд с неба не хватает, работает в парикмахерской на Королёва, дядька из синей Шкоды — нянчится с внуком, на день рождения к которому спешил, когда они встретились на дороге. И только по нему жизнь ударила, что есть силы. Даже не на колени поставила. Ноги выдрала к х*рам. Ползай, мол, лузер. Мордой в пол.

Сева устало растер глаза. Казалось, что самое худшее позади. Может, так оно и было, да только и лучше не становилось. Ни черта… сколько бы времени не прошло. Его лишь с Машкой попускало. Она одна будто не замечала его изъяна. Разговаривала с ним на равных, и смотрела прямо в глаза. И он с каким-то ужасом понимал, что чуть было не сломал эту тонкую хрупкую девочку, которая откуда-то нашла в себе силы его простить. Теперь-то Сева знал, чего стоит такая жертвенность. А тогда… Дурак он был. Идиот.