Не ты

— Прости, я так больше не буду! — без всякого раскаяния в голосе покаялась Маша, а после откинула голову и рассмеялась звонко. — Может, все же сжалишься надо мной и покормишь?

— Давай, садись…

— На руки?

— А куда же еще?

Ну и ладно. Она и не против. В его руках вообще, может, лучшее место на планете! Маша открыла еще пару контейнеров с едой и притворно вздохнула:

— Такими темпами я скоро стану толстой и некрасивой! Нельзя столько есть на ночь.

В противовес собственным же словам — сунула в рот кусочек фаршированной рыбы и с аппетитом пережевала. — Вкусно! — вынесла вердикт, — хочешь?

— Из твоих рук все, что угодно. Но вообще я не очень люблю рыбу.

— А что любишь? — деловито поинтересовалась Маша, изучая предложенный ассортимент.

— Мясо! Говядину… Спаржу в сливочном масле. И пражский торт. Три блюда, которые я могу есть каждый день.

— Какой ты неприхотливый! Мне такой вариант подходит! Мозги не нужно будет вывихивать, что приготовить на ужин.

Она говорила как бы между прочим и шутя, но Самохин не был дураком и прекрасно понимал, что таким образом она прощупывает почву под их стремительно развивающимися отношениями. И он ее осторожность понимал. Улыбнулся ей в волосы:

— Ты вообще можешь ничего не готовить. Добытчик я или нет? Ты, Машка, главное, сама будь.

Маша улыбнулась робко и резко опустила ресницы. Смешная такая…

— Я буду, Дим… Всегда, — добавила уверенно, а потом, еще больше смутившись, вскочила, — ох, а где мой телефон? Ты не видел?

— Он, похоже, сдох… А что это за песня играла?

— Песня? Так это та, на запись которой я ездила. Помнишь? Классно получилось, правда?

— Наверное, — пожал плечами Дима, — голос какой-то знакомый.

Он последовал за Машей в спальню, где среди разворошенной постели она пыталась найти телефон:

— И правда, сдох, — прокомментировала она, — у тебя случайно нет зарядки?

— Нет. Вот куплю тебе нормальный аппарат — будет.

— Да зачем, Дим? Меня этот полностью устраивает…

Самохин вздохнул тяжело:

— Ты от каждого моего подарка собираешься отнекиваться?

— Что? Нет… Конечно, нет.

— Вот и не надо, — улыбнулся мужчина, — потому что это все равно бесполезно. Так… у меня, вроде, где-то был переходник, может и придумаем чего. Деда предупредишь, что дома ночевать не будешь. Сегодня я тебя никуда не отпущу.

— Он не слишком обрадуется, — нахмурилась Мура. Дима почесал затылок:

— Да знаю. Ну… Я с ним поговорю потом по-мужски. Отчитаюсь о серьезности намерений.

— О серьезности?

Самохин поднял глаза. Поймал её взгляд… странный, какой-то тоскливый, что ли?

— Конечно. А как иначе, Маш?

— Я не знаю… Я так долго о тебе мечтала, что даже поверить не могу, что ты весь, такой представительный и красивый, со мной… А что я?! Ничего… Полный ноль, — тараторила она, заставляя Диму все сильнее хмуриться.

— Никогда так не говори! — жестко отрезал он, обхватив ладонью тонкую шею Маши, — не смей себя принижать! Обещай, что не будешь!

Самохина подрывало. В душе ворочалась глухая ярость. На Машкину горе-мамашу, на окружающих, готовых втоптать в грязь только за то, что ты от них отличаешься, на всех, кто был причастен к той невозможной грусти, что плескалась в глубине ее глаз. Он бы каждого своими руками убил.

— Я не буду…

— Вот и не надо, — шепнул мужчина, — я с тобой. Верь мне. Ничего плохого больше не будет. Ничего… Ты моя просто. А за свое я кого хочешь… вот этими руками! Поняла?

— Поняла…

— Вот и отлично, Машенька. Вот и отлично!

В тот вечер он не сделал ей предложение только по одной простой причине — не хотел, чтобы его хоть что-то омрачило.

— Тогда пойдем, все же поедим…

После ужина стало клонить в сон. Наблюдая, как Маша клюет носом, Самохин отправил девушку спать, а сам засел за работу. Не заметил, как прошло три часа, так что в кровать вернулся под утро. А там она… Такая теплая и сонная. Слишком большое искушение! Он не смог себе отказать… Осторожно обнял девушку со спины, чтобы ее хрупкое тело идеально совпало с его, и скользнул руками по бедрам.

— Дим… — Маша попыталась развернуться, но он ей не дал.

— Шшш… Я все сделаю сам.

Пальцами одной руки — погладить бугорок клитора, другой — приласкать соски. Поцеловать тонкую спинку, наблюдая в полумраке, как она постепенно покрывается мурашками, и сорвать с ее губ первый протяжный стон, чтобы только потом войти сзади. Идеально плотно, максимально глубоко, так, как только с ней бывает.

— Покричишь для меня? — прошептал, начиная медленные, размеренные толчки.

— Да…

— Громко покричишь?

— Да!

Он самый счастливый человек на планете!

Утром Самохина разбудили теплые солнечные лучи. Они проникали в окно и солнечными зайчиками скользили по их развороченной постели, поджигая языки пламени в Машиных спутанных волосах, дрожа у неё на ресницах. Дима многое бы отдал, чтобы так было всегда. Утро, и она… обнаженная, в его постели. Однако ничего взамен от него и не требовалось. Словно кто-то решил, что он достоин лучшего подарка на планете. Самого лучшего подарка!