Не тычьте в меня этой штукой

– Ну, сэр, – ответил он, – я б, наверно, помахал перед ним этим старым разводным ключиком и велел утаскивать отсюда свою задницу, а потом позвонил бы портье наверху, а потом, утром, я как бы сообщил вам, сколько денег он мне предлагал, понимаете, к чему я, сэр?

– И впрямь понимаю. Вы явно – дружище капитальный. Если даже ничего не случится, я предположу – утром, – что вы отказались от, скажем, пяти э-э… дубов, что скажете?

– Спасибо, сэр.

Я поднялся на лифте – или подъемнике – и взялся за обработку портье. До блеска отдраенный, раздражительный малый в таком костюме, который могут – или предпочитают – покупать только портье. Изо рта у него пахло чем-то нездоровым и, возможно, незаконным. Мой багаж он изучил, как ростовщик в ломбарде, после чего сварливо признал, что у них имеется свободный номер с ванной; однако оттаял он довольно быстро, увидев мой дипломатический паспорт и пятидолларовую купюру, которую я небрежно забыл внутри. Малый едва потянул деньги к себе, как я прижал бумажку своим изящной лепки указательным пальцем. После чего перегнулся через стойку и понизил голос:

– То, что я сегодня здесь, не знает никто, кроме нас с вами. Вы следите за ходом моей мысли?

Портье кивнул; наши пальцы не отпускали купюру.

– Следовательно, любой, кто вздумает мне звонить, будет пытаться меня засечь. Вы по-прежнему следите?

Он по-прежнему следил.

– Стало быть, никто из моих друзей даже не станет пытаться связываться со мной здесь, а враги мои состоят в политической партии, цель которой – свержение Соединенных Штатов. Так что вы сделаете, если кто-нибудь мне позвонит?

– Вызову легавых?

Я поморщился от непритворной досады.

– Нет нет НЕТ, – сказал я. – Легавых – никоим образом. Зачем, по-вашему, я в Оклахома-сити?

Это его окончательно добило. В скабрезных глазках затеплилось почтение, а губы приоткрылись с еле слышным чваком.

– Вы имеете в виду – просто позвонить вам, сэр? – наконец спросил он.

– Именно. – Я отпустил пять долларов. Он пялился мне вслед, пока я не вошел в лифт. Чувствовал я себя в разумной безопасности – у портье во всем мире имеется два таланта: продавать информацию и знать, когда информацию продавать не стоит. Эти простые навыки означают для них выживание.

Номер мой был обширен, пропорционален и приятен, но кондиционирование воздуха издавало утомительные звуки через случайные интервалы. Я попросил обслужить меня в номере ассортиментом хороших сэндвичей, бутылкой родниковой воды, добрым питьевым стаканом и гостиничным детективом. Все они прибыли вместе. Я взял на себя труд подружиться с детективом – неловким семифутовым вьюношей с плечевой кобурой, громко заскрипевшей, когда он садился. Я налил ему скотча и угостил хорошей порцией брехни, похожей на ту, которую уже заглотил портье. Вьюноша оказался серьезным и попросил у меня верительные грамоты; они впечатлили его неимоверно, и он пообещал в эту ночь особо следить за моим этажом.

Когда он пять долларов спустя ушел, я с мрачным удовольствием осмотрел свои сэндвичи: меня снабдили целым запасом их – на двух сортах хлеба, заполнены всевозможным добром. С ними я справился наилучшим образом, выпил еще немного скотча и залег в постель, ощущая, что обезопасил себя, как мог.

Я закрыл глаза – и тут мне в голову ударил кондиционер, неся на крыльях своих разнообразные ужасы, спекуляции, тысячу кошмарных фантазий и всевозрастающую панику. Я не осмеливался принять таблетку снотворного. После бесконечного получаса я оставил борьбу за сон и зажег свет. Оставалось только одно: снять телефонную трубку и заказать звонок в Лондон миссис Спон. Лондон, Англия, то есть.

Она ответила всего через каких-то двадцать минут – с визгом и кряком ярости от того, что ее разбудили, возводя хулу на странных богов. В отдалении я слышал ее подлого пуделька Письпарту – он сопрано вплетал свой брех в общий гвалт; меня сразу же обуяла тоска по дому.

Я успокоил миссис Спон несколькими хорошо подобранными словами, и до нее вскоре дошло, что я звоню по делу некоторой серьезности. Я сообщил ей, что Джок должен быть на «Rancho de los Siete Dolores» ко вторнику, чего бы это ни стоило, и она обязана за этим проследить. Она пообещала. Проблема добычи американской визы за несколько часов – ничто для такой женщины, как она: однажды ей удалось добиться частной аудиенции у Папы, лишь постучавшись в дверь и сказав, что ее ожидают. Говорят, Папа едва не выдал ей контракт на косметический ремонт Сикстинской капеллы.

Знание того, что Джок меня встретит, утихомирило мои худшие страхи; теперь мне оставалось лишь добраться до финиша самому, не оставив кровавых следов.

Я провалился в беспокойный сон, странным образом переплетенный с эротическими грезами.

12

Чая утром не было, но я стоял на самом пороге старого Запада и сознавал, что мне следует терпеть лишения. «Пионеры! О, пионеры!»[131] – как никогда не уставал восклицать Уолт Уитмен.