Не убий: Сборник рассказов [Собрание рассказов. Том II]

— Не делайся сентиментальной, — зевнул Осип Петрович. — Я этого не мог терпеть даже с наши медовые месяцы…

— Они были коротки…

— Да. Потому что ты была несносной. Одна твоя нелепая ревность чего стоила.

— Но сознайся, что не всегда она была без почвы.

— Ну… не всегда… Теперь прошло уже тридцать лет… И она давно умерла…

— Ты говоришь о моей сестре Нюте, к которой я так ревновала тебя в первые месяцы своего замужества? Скажи, между вами было что-нибудь?

— Было. Она была очень интересной любовницей… И остроте ощущений помогало, что все происходило почти на твоих глазах…

— Но ты так отрицал!

— Я же не сумасшедший… Ведь ты была способна меня убить!..

— А она? Она клялась мне, что чиста передо мной…

— Нюте ничего не стоило поклясться…

— Ну, довольно о ней. Не надо тревожить мертвых. Ну, а та гувернантка соседей, всякую близость с которой ты отрицал со смехом? Она тоже была твоей любовницей?

— Жанетта? Была.

— А вдовушка Томина? А учительница Петрова? А наша жилица Бравина?

— Как ты помнишь имена… Я давно перезабыл их…

— Но они были твоими любовницами? Все?

— Были…

Старик зевнул.

— Вот, когда выходит все наружу, — силясь улыбнуться, сказала Агния Андреевна. Но получилась только гримаса.

— Послушай… — прибавила она другим тоном, — разве ты меня никогда не любил?

— Как тебе сказать… Любил, конечно… Но ты мне очень надоедала своей ревностью. И любовь твоя порой бывала приторной. Но, в общем, я чувствовал, что лучшей жены, чем ты, мне не найти. Вот почему я и не разошелся с тобою. Я знал: придет время, ты перегоришь, и вот будет такой покой…

— Покой…

Агния Андреевна высунулась в окно. Было темно. Белая ночь пугала грозой.

— Пора и спать, — сказал Осип Петрович. — Да закрой окно, — что-то прохладно…

В уютной спальне перед образами теплилась красная лампадка.

Осип Петрович давно уже спал, заливаясь мелким, довольным храпом. Агния Андреевна сидела в столовой у окна — не закрыла его — и глядела тупо в темноту.

В эту ночь перед глазами старой женщины снова проходила вся жизнь. Проходила под новым углом.

Тридцать лет с ним…

До него не было ничего — одна пустота. Он дал содержание ее жизни, породил в душе ее новый, неведомый дотоле культ — культ любви.

Он был ее кумиром, богом, всем…

Тридцать лет — только для него.

Тридцать лет…

И начинала успокаиваться стареющая душа, и, чем дальше отходила молодость, тем больше стушевывались кошмары прошлого. Оставалась только благодарность судьбе, давшей такой подарок, как его любовь, как жизнь с ним…

Еще сегодня утром, наслаждаясь весенним теплом, думала Агния Андреевна о том, сколько светлого было в ее жизни…

И вдруг — несколько слов — и картина прошлого разлетелась, как мираж…

Вся жизнь — обман.

Вся жизнь — ложь.

И любовь, притворявшаяся тридцать лет — тоже фата-моргана…

— Покой, — говорит лицемер.

Если бы он знал, какой покой кипит в душе седой женщины с сердцем двадцатилетней!..

Лгать три десятка лет…

И не узнать за это время ее души!

Агния Андреевна вошла в спальню.

Красная лампадка мягко освещала обстановку — так давно знакомую, ту же самую, как всегда и все-таки — такую чужую сегодня… Лампадка горела сегодня как-то тревожно… Колебалось пламя. Мигало.

Да, все, как было… Только он… Тогда молодой, сильный… И лживый… Теперь седой, в морщинах — теперь он не лжет…

Почему?

Трус он был тогда, трус!

Не ради нее, — ради своего возлюбленного покоя лгал он столько лет!

«Ты могла меня убить тогда…»

— А теперь не могу?

Агния Андреевна остановилась у кровати спящего. Но не старика, седого и хилого, видели ее глаза.

Все оскорбления, все измены, вся кошмарная боль прошли снова в ее душе.

И пристален был взгляд ее черных, совсем не старческих глаз…

Спящий почувствовал это и проснулся.

— Ты что? Я испугался.

— Испугался? — резкий, жуткий смех прозвучал в комнате и отдался по саду.

— Ты что? — повторил он, приподнимаясь в постели.

Но две костлявых руки схватили его и повалили назад.

— Любишь покой, да? Ради собственного покоя мог притворяться всю жизнь? Покоя хочешь, покоя?..

Безумные жестокие глаза, — глаза карающей Немезиды, — смотрели прямо в душу Осипа Петровича.

А цепкие руки, обвившиеся вокруг его шеи, сжимали его сильней и сильней.

Он больше не дышал. Руки отпустили его.

— Всю жизнь… — простонала Агния Андреевна, опускаясь на колени около кровати.

Силы, взявшиеся неведомо как, оставили слабую женщину. Больное старое сердце не выдержало волнений дня.

Остановилось.

Яркий зигзаг прорезал синеву и осветил мирную спальню.

Мигнула красная лампадка, осветив строгий лик Девы в углу…

Загрохотал весенний, недовольный чем-то гром.

Благоуханная, благодатная весенняя ночь разразилась бешеной грозою…

МЕСТЬ

Это произошло так.

Прапорщик Иванов сидел в кондитерской и аппетитно снимал с кофе сбитые сливки, когда к соседнему столику подошел красивый мужчина лет сорока, громко отодвинул стул и подозвал кельнершу.

Прапорщик мельком взглянул на нового соседа и продолжал есть. Но, почувствовав, что на него смотрят, поднял глаза и встретился взглядом с незнакомцем. Тот пристально смотрел на прапорщика своими холодными серыми глазами.