Не убоюсь зла

– Вот именно, зайка. С ней ничего не случается потому, что я не крашу тебя слишком часто, слишком густо и слишком надолго. И всегда слежу, чтобы ты смыла ее до последней точечки, а потом мажу тебя оливковым маслом. Все знают, что бывает с девушками, которые чересчур много красятся. Прыщи, угри, зуд, воспаления… жуть! Ради босса я тебя, конечно, с головы до ног распишу, но каждый день этого делать не буду. И как придешь домой – сразу в душ, ясно?

– Есть, сэр!

– Так что иди смывай сегодняшнюю краску, а я пока пиццу разогрею.

Спустя несколько минут Юнис выключила душ и крикнула из ванной:

– Ты что-то сказал?

– Забыл рассказать, что Большой Сэм заходил. Пицца готова.

– Будь добр, отрежь мне кусочек. Чего ему надо? Опять в долг просил?

– Нет. То есть я ему дал пятерку… Но вообще-то, он зовет нас на воскресную медитацию. У Джиджи на хате.

Юнис вошла в комнату, завернутая в полотенце:

– На целый день? Будем только мы вчетвером или весь его класс?

– Нет. Круг Семерых.

– Свинг?

– Он не сказал. Наверное.

– Значит, свинг. – Юнис вздохнула. – Милый, мне не жалко, что ты дал ему пять долларов, которые он никогда не вернет. Но Большой Сэм – не гуру, а просто жеребец. И наркоман.

– Юнис, Большой Сэм и Джиджи делятся всем, что у них есть. А меняться партнерами никто никого не заставляет.

– В теории. Но единственный способ вырваться из Круга – не входить в него. Особенно в Круг Семерых. Ты пообещал? Если надо, я стисну зубы и буду улыбаться.

– Нет. Сказал, посоветуюсь с тобой.

– И что ты хочешь, чтобы я ответила, сладкий мой?

– Не пойдем.

– Милый, это не ответ на твой вопрос. Почему ты так рвешься в этот Круг? Туда входит какой-нибудь искусствовед или галерист? Или тебя интересует Джиджи? Так пригласи ее позировать днем, когда я на работе. Она примчится, виляя хвостом. Я видела, как она на тебя пялится.

Джо с улыбкой покачал головой:

– Нет, детка. Поверь мне, я не ответил Большому Сэму, потому что подумал: вдруг тебе захочется вступить в Круг? Мне и самому Сэм не очень нравится – плохая аура.

– Здо́рово! Милый, я не против свинга; я ведь обещала тебе еще перед свадьбой. И когда ты просил, не отказывала. Мне даже понравилось – вот только один раз было скучновато. Но я люблю оценивать новых людей.

– Держи свою пиццу и залезай на трон. Раскрашу тебе ноги, пока ешь.

– Хорошо, милый.

Юнис забралась на кресло для натурщицы, держа в каждой руке по куску пиццы. Длительное время в квартире раздавался лишь хруст откусываемого теста да приглушенные ругательства Джо, переходящего от восторга к отчаянию и наоборот. Никто не замечал издаваемых другим звуков; Джо Бранка вошел в творческий транс, его жена наслаждалась моментом любования.

Наконец Джо подал ей руку и сказал:

– Слезай.

– Можно взглянуть?

– Еще нет. Надо раскрасить грудь и под ней. Не поднимай руки, хочу все осмотреть.

– Ты ведь каждый волосок на моем теле знаешь.

– Тихо. Надо обмозговать утреннюю раскраску.

Пораздумав, Джо сказал:

– Думал тут, не слишком ли для твоего босса, если появишься в одних стрингах. Всё, дотумкал.

– И?

– Нарисую лифчик.

– Милый, но ты все испортишь! Русалки не носят лифчиков!

– Думал. Плохая эмпатия. Пусть будут раковины. Такие выгнутые, ребристые, сама знаешь.

– Извини, милый, но я не знаю. В Айове нет моря.

– Не важно. Раковины уберут плохую эмпатию, все символы один к одному. – Джо ухмыльнулся. – Красотуля моя, я нарисую лифчик из раковин так натурально, что твой босс весь день будет гадать, правда это лифчик или все-таки нарисовано. Если сломается и спросит – я выиграл!

Юнис весело засмеялась:

– Джо, да ты гений!

4

Не успел доктор Бойл выйти из операционной, как мистер Саломон вскочил:

– Доктор!

Бойл чуть замедлил шаг:

– Ох. Опять вы. Валите к черту в ад!

– Когда-нибудь обязательно, но подождите минутку, доктор.

Хирург ответил со сдержанной яростью:

– Послушайте, любезный… я оперировал одиннадцать часов с одной короткой передышкой. Теперь я ненавижу всех, особенно вас. Оставьте меня в покое.

– Я думал, вам не помешало бы выпить.

Бойл неожиданно улыбнулся:

– Где ближайший паб?

– В двадцати шагах отсюда, на этом этаже. В моей машине. Австралийское пиво на любой вкус – холодное и комнатной температуры. Виски. Джин. Чего изволите.

– Чертовы янки, умеете убеждать! Ладно, только переоденусь.

Врач развернулся, но Саломон остановил его:

– Простите за вольность, доктор, но я распорядился сложить вашу верхнюю одежду к вам в сумку и отнести в машину. Не будем тянуть с выпивкой.

Бойл тряхнул головой и усмехнулся:

– И впрямь вольность. Отлично. Если запах вас не смущает, помоюсь и переоденусь в гостинице. Смелей, Макдуф!

Саломон ничего больше не сказал, пока они не оказались в машине с бокалами пива – крепкого австралийского для хирурга и слабого американского для Саломона. В юности будущий юрист как-то перебрал австралийского пива и с тех пор относился к нему с опаской. Огромный автомобиль мягко тронулся с места и дальше ехал плавно – Рокфорда предупредили, что пассажиры будут выпивать.

Когда гость наполовину осушил бокал и блаженно вздохнул, Саломон спросил:

– Доктор, как прошла операция?