Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

В ночь перед вылетом у Тани был криз. Жуткая головная боль и т. д. Всю ночь не спала, а «скорую» вызвали только утром, сделали укол дибазола с чем-то. В таком состоянии она и летела. Летели целый день, с залетом в Уфу, сидели там 2 часа и в Ростове еще сидели, в общем, умотались все — и мы, и Моська.

Сегодня целый день все приводили в порядок, я мотался по магазинам и базарам. Цены, конечно, не южные. Ну ничего — дом есть дом.

Зато здесь холодно.

В Кисловодске каждый вечер что-нибудь смотрел или слушал в филармонии. В основном муть собачья, особенно так называемая эстрада, а вот одна встреча меня потрясла. Это встреча с Камерным еврейским музыкальным театром. Художественный руководитель Ю. Шерлинг. (Мы встречались с этим, тогда еще только рождающимся, коллективом в Хабаровске в 1979 году.)

Посмотрел два спектакля: «Уздечку» и «Давайте все вместе». Прекрасно, талантливо, национально, человечно, особенно второй спектакль, хотя его трудно назвать привычно — спектакль, а впрочем, какая разница, как назвать, хочется еще раз послушать и посмотреть этих ребят.

30 августа 82. Омск

1983

Сижу в самолете, писать немного неудобно. Сезон на излете. Сложный, тяжелый сезон, тяжелый в смысле здоровья. Пять недель пролежала Танюша в нашей больнице, а положительных результатов не было.

20 марта проводил ее в Москву в институт гастроэнтерологии к профессору Блоку.

А теперь вот лечу к ней, образовалось окно в восемь дней. Даст Бог, домой полетим уже вместе, может быть, ее выпишут за это время, как бы хотелось на это надеяться.

И мама моя тоже болеет, пролежала всю зиму, сейчас потихоньку ходит.

Сыграл в начале сезона Алекси в пьесе И. Гаручавы и П. Хотяновского «Варлаам — сын Захарии». Пьеса достаточно интересная, даже острая в чем-то… где-то… Но настолько в «допустимых» размерах, что все это привычно и нудновато. И у меня роль как роль, не больше.

А вот после Нового года удостоился встречи с классикой, да какой! «Бесприданница», и я — Паратов, хо-хо! Причем один на роли, при том, что все остальные в очередь.

Работали как всегда — в Артуровых режимах, сначала он болел, и пудрил мозги Гена Т., где-то с месяц. Потом еще с месяц он — раскачивался, и потом с месяц нормальной Работы. С большим спуртом на финише.

А Тане опять же здоровье не дает работать в полную силу. Сыграла необычную для себя роль старухи в «Варлааме». И на полдороге прекратились репетиции Олби «Вирджиния Вульф».

Вообще вся наша жизнь подчинена одному символу, как-то так сузился круг внимания, так мало что стало нужно…

И утром, и днем, и ночью думы об одном: как Таня? что с Таней?

Да, болезнь освобождает от многих забот и многим вещам дает их действительную цену.

6 апреля 83. Омск-Москва, рейс 228

Лечу домой. Танюша остается в институте еще на месяц, в лучшем случае недели на три.

Как повезло, что у меня были свободные дни и смог к ней выбраться. Все эти дни были вместе, бродили по Измайловскому парку, где находится этот самый ЦНИИГ. А в пятницу ее отпустили до вечера воскресенья, и мы жили у Инки Михайловой. Это были счастливейшие дни. Вместе посмотрели два спектакля: «Жизель» во Дворце съездов (Большого театра) и «Последний пылко влюбленный» в ЦТСА, спектакль Бурдонского, с которым в этот раз мы поближе познакомились. Интересно в нем не только то, что он внук И. В. Сталина, человек непростой, наверное, — но удивительно тактичный, мягкий, с насыщенной духовной жизнью, живущий театром и мало что получающий от этой бескорыстной любви. Его родословная, кажется, сыграла с ним злую шутку, и, наверное, драматизма в его судьбе больше, чем чего-либо другого. Наверное, он неплохой режиссер. Но, глядя на спектакль с известными актерами, другие мысли бередили. Господи, как много в нашем деле определяет «знак». По актерской линии настолько все приблизительно, настолько «вообще». Мы не можем себе позволить существовать на сцене с такой температурой, с таким актерским внутренним покоем. Мы боремся за право внимания, мы живем на пределе каждый раз, каждый спектакль. Ладно — я, но любая Танина работа — это на 10 голов выше этого столичного успеха. Как мало понимает публика! Ни черта не понимает! Им играют «общим ходом» — они смотрят «общим ходом»!

С Сашей Б. много об этом говорили. Его это мучает, он это видит и чувствует как профессионал, но сделать что-либо, по его словам, уже невозможно, люди «сыты и спокойны».

Нет, нет, нет — в искусстве не может быть признания, понимания и оценки в объективном плане, редкие исключения только подтверждают правило. Сам себе судья — только так. Все эти внешние признаки успеха — деньги, престиж и т. д. — чаще всего чистая случайность, или, что еще хуже, игра холодного рассудка и положения вещей, не имеющего никакого отношения к искусству.