Не уходи. Останься

— Ты мне угрожаешь? — мужчина захохотал, — Ты… мне?! Ох, детка, ты давно перестала быть крутой. Или думаешь, меня напугают истории о тебе? Пытки? Детка, да я рожден, чтоб меня пытали.

— Пой, птичка, пой, а я посмотрю, как ты будешь петь дальше, — спокойно ответила, и тоже начала улыбаться, предвкушающе.

Ей не нравилось причинять боль, нет. Но ставить на место вот таких мразей, — еще как.

— Так я спою, а ты подыграешь, да? Что ты хочешь знать, Зима? Кто меня нанял? Я не в курсе, заказ взял через посредника.

— Врешь! Чтоб ты, и не попытался узнать имя заказчика, — не верю, родной?! Не убедительно,-

голос ласковый, почти медовый.

— Твое право, — пожал плечами, — Больше ты вряд ли из меня вытащишь.

Ну, кто бы сомневался, конечно. Информацией делиться никто не любит. Ну, ничего: не любит, — заставит. Зря он, су*а, перешел ей дорожку, очень зря.

Дима едва заметно кивнула Васе, тот понял ее правильно и подошел к мужчине, закатал рукав футболки, обнажая крепкое плечо, и сделал инъекцию довольно сильного обезболивающего, правда, действие пройдет минут через сорок, не больше.

— Серьезно? Укольчик мне поставили? Это витамины, что ли?

— А как же, витамины. Все лучшее- для тебя.

Но ему стало страшно. Зрачки расширились. Страшно, но недостаточно для того, чтоб говорить.

Ладно, значит продолжит. Видит бог, она не хотела продолжать. Но дело есть дело.

— Может, все же расскажешь мне все, или продолжим веселиться?

Валик начал потеть, капельки влаги на висках проступили. Но говорить был не настроен.

— Слышь, мужики, а чего вы все молчите, или у вас баба главная?

Шрайман от этого «баба» скривился, как от лимона, но промолчал, только смотрел на Диму выжидательно, а вот Вася…

Тяжёлая рука на макушке, — и послышался тупой звук удара, приятный для ее ушей звук чавканья, и тихий стон.

— Она не «баба»! — Вася учтиво поклонился, стонущему мужчине, и даже платочком вытер тому кровь с лица.

Через пару минут в подвал спустился Роман с чемоданчиком в руках, и Данила с перепуганными глазами, а когда он увидел, сидячего на стуле избитого мужчину, еще и побледнел.

— Ты, Данила, не бойся, а лучше присмотрись внимательно. Он тебе никого не напоминает?

Рома поставил чемоданчик прямо на стол, а потом он вместе с Васей подвинули связанного мужчину к столу ближе. И все это молча.

Потом, опять же молча, Рома начал доставать из чемоданчика принесенные вещи.

Сначала на стол легла бархатная салфетка, — он ее раскатал, разгладил. Любовно провел пальцами по ткани и начал выкладывать инструмент. Иглы, спицы, тонкие длинные лезвия, похожие на скальпель. Все стерильное и сверкающее закаленной сталью.

Комната погрузилась в напряженное молчание, все смотрели на Рому, а Дима смотрела на наемника.

Ему было до усрачки страшно.

Пыток он не боялся, нет. Этим его не запугать. А вот новый незнакомый человек, так деловито раскладывающий инструмент…, да.

Дима бы и сама испугалась. Но она попросила сделать Рому все именно так, и молча. Но пытать он никого не будет, мараться в крови она ему не даст. Хватит и того, что сама по локоть в крови.

Данилу, кажется, начало слегка потряхивать, но он уже успел убедиться в том, что нужно делать то, что ему говорят, и тогда, когда говорят.

И молодой человек со шрамом на лице делал.

Смотрел. Внимательно. На скованного наручниками человека. Красный разбухший нос, расплывающаяся гематома на скуле.

Но глаза. Эти злые и наглые глаза ему были знакомы. Очень знакомы. Они ему даже снились однажды. И там, во сне, эти глаза были с ножом, и попал нож не в лицо, а в сердце.

Дима, подтверждая свои догадки, посмотрела на Данилу, яростно сжимающего кулаки.

— Он?

У молодого человека даже сил говорить не было. Он с трудом держал себя в руках, кивнул, и продолжал смотреть на того, кто сделал его уродом.

Впервые в жизни он так ненавидел кого-то. Настолько сильно ненавидел, что дышать не мог, потому что боялся: если вдохнет, то кинется на сидящего мужчину и задушит своими же руками. И будет душить до тех пор, пока тело не забьется в предсмертных судорогах.

И это желание сорваться, — оно пугало. До дрожи пугало.

Он не такой. Не такой. И испортить всю игру Диме тоже не мог. Отошел подальше, едва-едва вдыхая воздух, и стал возле брата.

Игорь на него смотрел не больше пары секунд, а потом крепко стиснул плечо, поддерживая и благодаря за то, что не сорвался.

И это, наверное, было самое теплое и родное проявление эмоций от старшего брата за последние годы, и тем ценнее оно стало сейчас.

А на глазах у «зрителей» тем временем продолжал веселиться Ромашка. Ему нравилась эта роль молчаливого палача, поэтому он старался.

Дима оценила. И как нежно выкладывал инструмент, и как натирал до блеска более маленькой салфеткой.

Валик же с каждой минутой все цепенел.

Неизвестность пугала.

— Ты ничего от меня не добьешься, Зима! Ничего! Ты же знаешь, пытки — этой мой профиль. Я умею справляться с болью.

— Ох, конечно, знаю, родной. Но все будет немножко иначе, чем ты привык. И пытать тебя буду я, Ромашка еще учится, но уже делает большие успехи, да?