Не уходи. Останься

Тогда, в ее комнате, она промолчала. На его вопрос: любит ли? Не ответила. Этой женщине проще стоять полностью голой перед чужим мужчиной, чем ответить на вопрос: любит ли она своего мужа?! Простила ли?

Теперь ему кажется, что ответ получен. Даже, если Дима и сама не разобралась до конца, — ему видно, ему понятно.

Ибрагим пригласил ее на танец. Не спрашивая. Просто потянул за собой, и первые два шага она сделала неосознанно, полностью ему доверяя. И лишь потом попыталась остановиться, но было поздно, они и так привлекли слишком много внимания окружающих.

А потом Игорь увидел ее взгляд, и его парализовало. И если до этого он готов был плюнуть на свою репутацию, на свое дело, и просто пойти и вмазать Ибрагиму по морде, а потом избить до полусмерти, то теперь молча стоял.

Стоял и смотрел.

Любовался.

Хрупкая, с виду привлекательная женщина в черном платье, и мужчина, что бережно, но крепко держит ее в своих руках, ведет в танце.

Лица обоих ничего не выражают. Пустота. Ни одной эмоции. Но глаза. Глаза кричат о том, что внутри у обоих все бурлит.

Впервые, со времени знакомства с Димой, Игорь увидел ТАКОЙ ее взгляд.

Живой. Настоящий. Полный эмоций и чувств.

И она еле сдерживает себя. Сцепив зубы, что-то говорит мужу, но в глаза не смотрит.

Но этот живой взгляд, в котором слишком много всего, — он многого стоит.

Поэтому Шрайман будет стоять на месте. Засунет все свои порывы защитника очень далеко, и просто будет запоминать ее вот такую: живую, чувствующую, настоящую.

***

В его жизни такое чувство, как ревность, встречалось редко, — если быть уж совсем честным, то только однажды. После чего он женился и никогда больше не вспоминал об этом отвратительном ощущении.

Будто любовь этой женщины- вода, а ты подставил сомкнутые ладони, пытаясь набрать ее, как можно больше и вдоволь напиться. Но она утекает сквозь сомкнутые пальцы, как бы ты ни старался это предотвратить. Неминуемо, рано или поздно, но «вода» из ладоней исчезнет.

И все: тело, душу, и то, что за душой, — прошибает осознанием: она может уйти, — раз и навсегда. Перестать любить. Перестать быть твоей.

И что еще хуже, — рядом есть кто-то лучше. Тот, кто сбережет, защитит и сделает счастливой. Кто достоин ее намного больше, чем ты сам.

Миг, миллисекундное ощущение, — но и его достаточно. Потерял, и больше никогда не вернешь. Это чувство оглушает. Лишает всего: желания и стремления жить, дышать, двигаться.

А потом злость, бешеная, живым огнем смывает весь этот бред. И остаётся только одно желание: доказать, что для нее никого лучше никогда не будет.

Ибрагиму этой гаммы эмоций хватило в прошлом. Но сегодня он ревности хлебнул сполна.

Сцепив зубы, пришлось терпеть. Потому что давно, каленым железом на костях выжжено: сам виноват! Права не имеешь.

А внутри все ревет от яростной боли, ревет. И мысль: моя! Моя! Моя! Моя! Не пущу! Не отдам!

Но, когда этот сраный пижон повел ее к украшениям, так галантно придерживая за локоток, а потом и за талию, его терпение кончилось. А внутри что-то сломалось. В очередной раз.

Не было триумфального ощущения победителя, потому что она признала свою слабость в его лице.

Не было радости в душе от того, что держит Диму в своих руках. Обнимает, наконец. Дышит в такт. Заполняет свои легкие неповторимым запахом ее кожи, волос. Ее.

Изголодался до изнеможения. И даже первые минуты сказать ничего не мог.

Просто обнимал ее и вел в танце.

А потом дошло.

И как ледяной водой его окатило.

Не смотрит на него. Отвернулась. И руки дрожат. Ноги едва держат.

Довел. Довел до того, что ни говорить, ни смотреть на него не может. Зубы сцепила. Чтобы не орать от своей боли, или чтобы не орать на него?

Ибрагим, понимая все это, все равно не мог отступить, и отпустить ее сейчас не мог. Он эгоист, и всегда им был. Хотел только ее, и только для себя.

Он физически сейчас был не в состоянии разжать дрожащие руки, и уйти в сторону. А так, хоть в толпе танцующих, — у него есть шанс побыть с ней наедине.

— Ты хорошо выглядишь, — не комплимент, констатация факта.

Это его женщина, его жена. Он знает ее с рождения. Знает, что она любит и чего терпеть не может. И знает насколько она может быть упрямой и несгибаемой, если что-то решила.

Молчит. Желваки на скулах ходят. Взгляд упрямо направлен в сторону. Плечи напряжены, руки едва заметно, но дрожат.

Крепче стиснул ее правую ладошку, поднес к губам. Прихватил губами запястье, коснулся языком. И довольно улыбнулся, когда ощутил, как сильно колотится ее сердце.

Ох, милая, ты зимняя девочка, да. Но ты Моя зимняя девочка. И то, как колотится сердце, это только подтверждает.

— Будешь и дальше молчать? — шепнул в волосы, уткнулся носом в шею, и с огромным удовольствием вдохнул. Снова коснулся губами. Не мог не улыбнуться, когда она в его руках вздрогнула, — Хорошо, молчи! Мне так даже больше нравится!

Его наивная зимняя девочка.

Он знает ее. Всю.

Где коснуться, как коснуться, как поцеловать.

Это тело его женщины, которое он знает лучше, чем свое собственное. Каждую родинку, впадинку, шрам. Все это- его. Любимое. Обожаемое.