Я потерла лицо руками, прогоняя остатки сна, встала, размялась, но боль никуда не ушла.
— Ужасно спать днем, — пожаловалась я неизвестно кому, но уж точно не Агеллару.
— А не спать никогда — это вдвойне ужаснее, — отозвался тренер, высыпая зелень в котелок.
— Так невозможно, — возразила я.
— Так на войне, Ранхил.
— Вам приходилось долго не спать? — я села поудобнее, морщась от боли, но вдруг почувствовала на шее горячие пальцы. — Что? Я же ничего такого не спросила.
— Не шевелись, — рука переместилась вдоль по позвоночнику, и тренер нажал на какую-то точку, после которой разом отпустило шею. — Защемление, — пояснил Агеллар. — Приходилось не спать сутками, так что после этого сон лицом на столе был куда слаще накрахмаленной перины.
— Тренер, наша принцесса проснулась? — возник из ниоткуда Скарецки. — Можно уже попить?
— Проснулась, — отозвался Агеллар. — Иди уже пей.
Вечером мы собрались за одним столом, чтобы продегустировать кухню Агеллара. В меню присутствовали: суп грибной, гречка с мясом и морс из свежих ягод. Все это пахло настолько впечатляюще, что ни у кого не возникло желания отказаться от своей порции, кроме Покровен. Она брезгливо поджала губы, ограничившись лишь стаканом морса. Нам к нему прилагалась еще и сладкая булочка, но замдиректора на диете, поэтому свой голод запивала лишь кисло-сладкой водичкой. Мы уплетали за обе щеки, к ее неудовольствию, но нам на него было как-то плевать.
Еда, приготовленная тренером, была божественна. Птица-голубь оказалась на вкус похожа на курицу, грибы тоже выглядели вполне съедобными — сомневаюсь, что мы надоели Агеллару настолько, чтобы он захотел нас отравить. В течение нескольких минут мы размеренно скребли пластиковыми ложками по тарелкам, и вскоре вся посуда была опустошена, а мы переползли к костру. После сытного и вкусного ужина нас потянуло на песни, которые сопровождались тремя аккордами Скарецки. Мы как-то быстро устали от монотонного бряканья, и нас снова спас Агеллар.
— Чен, дай-ка мне гитару.
Грешным делом, я подумала, что тренер будет бить Скарецки гитарой по голове за издевательство над инструментом. Он не стал. Попробовал звук, подтянул струны и наиграл какую-то мелодию.
— Вы знаете "Смерть неверным"? — благоговейно прошептал Скарецки.
— В общих чертах, — отмахнулся Агеллар.
Мне почему-то захотелось, чтобы он спел. С таким голосом у него должно неплохо получаться.
— Тренер, может, споете что-нибудь? — попросил кто-то.
— Можно, — легко согласился Агеллар, а я досадливо вздохнула.
Надо было всего лишь попросить, какая малость.
Сильные руки уверенно сжали гитару, и пальцы ловко перебрали струны. Он сыграл вступление и запел. Не знаю, как остальные, а я застыла на вдохе, чувствуя, как подрагивают губы. Пел тренер великолепно, завораживающе, словно играя не на гитарных струнах, а на струнах души.
Припев закончился эмоционально, тренер сыграл соло, и завершил еще одним припевом:
Аплодировали все. Некоторые даже стоя и с криками "браво!". Я осталась сидеть. Не потому что мне не понравилось. Боялась, что от переизбытка эмоций ноги откажутся меня держать.
Агеллар вынырнул из каких-то тяжелых воспоминаний, слишком у него был отсутствующий взгляд, когда он поднял голову.
— Тренер, вы так здорово поете, — произнесла девочка, пришедшая с Рикардом.
— Никто не хочет спеть? — спросил Агеллар, игнорируя похвалу.
Взгляды собравшихся почему-то скрестились на мне.
Я замялась. В такой интимной обстановке петь было гораздо страшнее, чем перед полным залом.
— Лиа, давай, — толкнула локтем Гидра, и я решительно встала и подошла к тренеру. Шепнула на ухо название песни, и он не раздумывая кивнул.
— Вы знаете? — удивилась я.