Не унесу я радости земной...

Зимовка была тяжелой. Каюты «Святой Анны» не были приспособлены к полярной зиме. Вся команда переболела тяжелой болезнью, скорее всего цингой. Особенно долго и тяжело — больше полугода — болел начальник экспедиции Георгий Львович Брусилов. Но это было еще не самое страшное, весной все понемногу поправились. Надо отдать должное, что это было прежде всего результатом самоотверженного и трогательного не столько лечения, сколько ухода за больными со стороны Ерминии Александровны Жданко. Страшное было в другом: экипаж судна больше уже не составлял единого целого. Тогда еще не было в обиходе такого научного термина, как «психологическая несовместимость в условиях маленького коллектива, ограниченного в небольшом пространстве небольшого экспедиционного судна». Тогда еще не было кандидатских и докторских диссертаций на эту тему, и с этой проклятой несовместимостью, наделавшей столько бед в различных экспедициях, не знали как бороться. А она-то и сделала свое черное дело: начались трения между участниками экспедиции, а что еще хуже — начались стычки между ее начальником и штурманом.

Летом 1913 года «Святая Анна» находилась уже в широтах северной части пролива между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа. Направление дрейфа время от времени менялось на северо-западное, а то и на западное, вокруг виднелось много разводьев, снова появилась надежда, снова вспомнили об австрийской экспедиции на судне «Тегеттгоф», открывшей в 1873 гаду в результате подобного дрейфа Землю Франца-Иосифа. (За три года ранее это открытие предсказал теоретически, на основании анализа дрейфа льдов в Полярном бассейне, выдающийся русский географ и революционер П. А. Кропоткин). Но «Тегеттгоф», охваченный льдами близ Панкратьевых островов, у северо-западного берега Новой Земли, понесло к южным берегам Земли Франца-Иосифа, «Святая Анна» же, затертая у западных берегов Ямала, дрейфовала гораздо восточнее, а затем и севернее.

Может быть, летом 1913 года «Святая Анна» все-таки и выбралась бы из плена, не будь ледовое поле, в которое она вмерзла, таким большим и прочным. Будь на корабле хоть какое-то количество достаточно сильной взрывчатки, может быть, и в этом случае освободились бы из ледовой ловушки, но на «Святой Анне» был только черный порох, а он как оказалось, был непригоден для этих целей. Пытались прорубать канал до ближайшей полыньи, но расстояние до нее — около четырехсот метров — было для небольшого экипажа слишком далеким.

В августе надежда снова потухла, разводья стали затягиваться свежим льдом. Пришлось готовиться: к новой зимовке. И тут произошла новая стычка между Брусиловым и Альбановым, давно назревавшая, резкая и жестокая, после которой они, кажется, больше уже ни разу не разговаривали спокойно, не считая тех последних дней, когда Альбанов собирался уходить с судна. Теперь нам до конца уже не выяснить причины этого тяжелого разлада, приведшего к тому, что Альбанов попросил Брусилова освободить его от обязанностей штурмана.

Мы знаем причины разлада только по объяснению Альбанова:

«По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжкой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, а в особенности являлся опасным на судне, находящемся в тяжелом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов после некоторого размышления и согласился, за что я ему очень благодарен».

Несколько месяцев Альбанов жил на «Святой Анне», уединившись в своей каюте, в качестве пассажира.

В начале января 1914 года он обратился к Брусилову с просьбой дать ему материал для постройки саней и каяка: ему тяжело оставаться на судне ненужным пассажиром, и он уйдет по плавучим льдам к ближайшей суше — к Земле Франца-Иосифа. Решился на этот шаг он, видимо, после долгих раздумий, уйти в это время со «Святой Анны», да еще одному, — это ведь не сойти по трапу с прогулочной яхты в очередном порту.

Брусилов, как он писал в «Выписке из судового журнала», доставленной Альбановым в Главное гидрографическое управление, «понимая его (Альбанова) тяжелое положение на судне», разрешил ему покинуть корабль.