Не унесу я радости земной...

Мы летели
Над забайкальской тайгой.
Был синий день, —
Такой,
Как иногда бывает В начале осени.

На севере,

Куда летели мы,
На грани
Земли и неба
Вставали аметистовые дали, —
Зубчатый гребень Удоканских
И Кодарских гор.

Свободный

Звонкий воздух
Наполнял весь мир
До края горизонта
И нес
Сверкающие плоскости машины.
Как этот день,
Как воздух,
Бездушны были мы
И веселы.

Навстречу самолету, —

Совсем одно,
Беспомощное и трогательное,
Как заблудившийся мальчишка,
Попалось облако.

Было оно

Так мало,
Что, казалось,
Его можно было
Взять руками
И заложить
Между страницами тетради,
Чтоб сохранить
На память об этом дне.

Я рассмеялся

И снял берет,
Приветствуя
Беспутного скитальца.
Белое крыло
Задело краем облако.
На мгновенье
Оно остановилось,
Качнулось,
Изменило форму,
Потом внезапно
Распалось
Лиловыми и пепельными перьями,
Упало вниз
И стало таять,
Как след воспоминаний,
Которые нельзя собрать…

Я рассмеялся снова.

В театральном жесте
Я скрыл
Cмущенье,
Неловкость И боль.
Я крикнул:
— Прощай!

Прощай, и не печалься,

Как не печалюсь я.

Еще совсем немного,

И, может, я растаю,
Как ты,
И там,
В бездонной сини,
Мы станцуем с тобой
Вечернюю зарю.
— Немного позже,

Но не сегодня,

Ты слышишь,
Не сегодня!

А сегодня —

Сегодня небо ясно,
И горы Открыты,
Как губы женщины.
Зачем же
Печалиться сегодня.

— А кто их написал? — спросил я парня.

— Не знаю. Я переписал их из полевого дневника знакомого геодезиста. Говорят, какой-то геолог. Якобы, он одним из первых работал в горах Кадыра и Удокана.

Это были стихи Генриха Фридриховича Лунгерсгаузена…

Я снова обращаюсь к памяти нашего земляка, геолога Афанасия Ивановича Демчука:

— В 1947 году мы вместе работали на Ангаре. Я был в его экспедиции консультантом по редким металлам. Бесконечные наземные маршруты. Если что-нибудь проявлялось, садились в самолет, облетали район сверху. Был однажды такой случай. Накануне летали весь день, на базу вернулись лишь к вечеру. Утром слышу: затарахтел мотор. Выглянул из спальника: говорят, Лунгерсгаузен уже отправился на облеты. Вдруг минут через пятнадцать самолет возвращается — чуть тянет над деревьями, мотор молчит. Кое-как дотянули. Вылезли они из машины, сели в траву и молча улыбаются.

Оказывается, мотор в воздухе рассыпался, а кругом ни единой полянки — горы, тайга; сесть некуда. Тогда Генрих говорит оператору (самолет-то специальный, начинен разной поисковой и записывающей аппаратурой): «Включи магнитофон!». Стал диктовать указания экспедиции, родным — на случай, если не дотянут. Потом мы с Генрихом, прежде чем выбросить, прослушали эту пленку. Как сейчас помню: голос спокойный, как будто на очередной планерке… А на Волге он однажды прямо в воду сел.

В 1950 году работы у Генриха Фридриховича прибавилось. Помимо Эвенкийской, он становится главным геологом Обской аэрогеологической экспедиции, ведущей работы в пределах Западно-Сибирской низменности. В те годы им совместно с другими геологами была дана высокая оценка перспективности этого района в части нефтегазоносности, что в дальнейшем блестяще оправдалось.

А с 1952 года и до последних дней жизни Генрих Фридрихович Лунгерсгаузен — главный геолог Всесоюзного аэрогеологического треста. Он руководит огромным коллективом геологов, работавших во всех уголках нашей страны и за рубежом. Как потом напишут в одной из производственных характеристик, «он был инициатором и руководителем комплексных геолого-съемочных работ в труднодоступных и малоисследованных областях Сибири. С его именем связаны успешно выполненные, грандиозные по своему размаху и значению региональные съемки Нижнего Поволжья, Алтая, Тунгусского бассейна, Енисейского кряжа, побережья моря Лаптевых. Так или иначе в сфере его внимания находились региональные съемки Печорского края, Центральной и Восточной Сибири, Камчатки, Тувы, многих других областей СССР, а также Сирии и ряда территорий Африки».