Не унывай!

Я звоню Ахеджаковой, уверяю, что ничего не сорву – отменить выступление в другом городе, где люди ждут концерта, немыслимо, а взваливать всю работу на Лию я не хочу. Жили мы в центре, рядом с театром «Современник». На втором этаже нашего дома жил (дай Бог ему здоровья!) редактор газеты «Известия» Василий Захарько. Он сразу же согласился отвезти Валерия в институт Склифосовского.

Снова делаем рентген. Была пятница, на следующий день – выходной, да еще и праздник. Никаких операций, даже гипс наложить не могут. Решение отложили до понедельника. Я объяснила Валерию: «Сейчас они тебе не помогут, ты лежишь и отдыхаешь до понедельника. А мне надо уезжать – вечер нельзя отменить, да к тому же я заработаю денег. Держись, а я поехала». Я понимаю, что кому-то это покажется сумасшествием – но мы так напряженно жили.

Выступили мы в Харькове с большим успехом и в понедельник были уже в Москве. Я сразу побежала в Склиф. Мне навстречу на каталке везли в операционную Валерика. Было два способа лечения: либо накладывать гипс от шеи до бедер на полтора месяца, либо лежать на доске неподвижно, не шевелясь, тоже месяца полтора. При нас как раз человек вставал после такого лежания: у него кружилась голова и атрофировались мышцы. Валерик испугался и согласился на гипс.

Первые дней десять он лежал в Склифе, рассказывал потом много анекдотических случаев: как кого-то посылают за пивом, чтобы скрасить серые больничные будни, травят «мужские» анекдоты, и вообще: жизнь – она всюду жизнь.

Потом его отпустили домой. Он так и ходил на работу в гипсе. Вы себе только представьте: загипсованный человек сначала едет в метро, а потом еще две остановки до института на трамвае. Работать он мог только стоя: полчаса стоит, а потом на полчаса ложится на пол. Отдыхает, потом как-то поднимается по стеночке – и снова работает. В транспорте люди, столкнувшись с ним, пугались: Каменный гость!

Он отпиливал маленькие кусочки от гипса в тех местах, где он натирал. Однажды я услышала звук пилы и заглянула в кухню: Валерик орудовал ножовкой где-то в районе бедер. Картина была страшной: как будто человек хочет лишить себя самого важного! Конечно, мы смеялись.

Через полтора месяца гипс был благополучно снят, позвоночник сросся без всяких последствий.

Мой крестник

Лето, но тепла так и не было, хотя уже начало августа. Я живу под Тарусой в Калужской области. У меня роскошный сад, который оставил мне в наследство младший сын Саша. И он, и его жена, очаровательная Наденька, были заядлыми садовниками. Кругом диковинные растения: весной цветет магнолия, у ворот нас встречает можжевельник, такой высокий, что все думают, что это кипарис. Мы принесли его когда-то в мешке из леса маленьким деревцем. Посреди сада, как снежный сугроб, распустились белые гортензии, буйно цветут флоксы какого-то роскошного малинового цвета.

Второе августа, Ильин день. Но гром не гремит и грозы почему-то нет. Сегодня все Ильи – именинники. Начали вспоминать всех знакомых с таким именем, вроде никого нет. Но бывает вдруг такое озарение – и я вспомнила: 90-е годы, люди жили очень трудно, и поэтому, наверное, у многих появилась потребность в Боге. Хотелось на что-то надеяться, чувствовать защиту. Тогда-то и покрасили заново храм Иконы Божьей Матери «Знамение» недалеко от Рижского вокзала.

Наш дом на проспекте Мира выходил окнами на эту церковь. Тогда еще не было Рижской эстакады, мы с мужем ходили в Сокольники пешком кататься на лыжах. По всем Сокольникам, в Лосиноостровский заповедник. Какое это было замечательное время! Однажды встретили лося. Он спокойно стоял между сосен, такой важный, и совсем нас не боялся.

Каждый раз, возвращаясь из Сокольников, мы проходили мимо церкви, и я вспоминала свою маму, которую здесь отпевали с праздничным хором при открытых Царских вратах. Моя верующая мама много жертвовала в церковь, в частности, пожертвовала большую коллекцию старинных серебряных монет, оставшихся от моего дедушки, и серебряные лампады. Мама ходила в этот храм крестить моего сына Ивана вместе со своей подругой, которая и стала его крестной. Это было в шестидесятые годы. Мой муж был членом партии, я тоже. Мама тихонько взяла наши паспорта и пошла в церковь. Сыну было года три. Придя домой, он не выдержал и все-таки рассказал, что он был в церкви, там был добрый дедушка, а когда они вышли на улицу, бабушка сказала: «Забудь навсегда».

Вдруг звонит мне мой товарищ, замечательный джазовый пианист Виктор Фридман, по первой профессии математик, и спрашивает:

– Милочка, вы ведь православная?

– Да.

– Видите ли, у меня странная просьба: моя приятельница, вы ее видели у меня на дне рождения, очень просит вас быть ее крестной.

– А почему?

– Понимаете, она безумно любит грузина, а он не может на ней жениться, поскольку она еврейка, а он христианин! Так вы согласны?

– Дорогой мой, как же я могу отказать? В таком деле не может быть отказа. Хотя я знаю только одну молитву и в церковь хожу редко. Но безусловно я хочу ей помочь, тем более что я всегда за любовь!